Собрание сочинений. Том 2

Однажды на плацу он давал обычный разгон перед строем. А тут женщина шла мимо. К родне приезжала. Военный городок, всё рядом. Услышав отборную матерщину, она вначале оторопела. Но, на свою голову, «очнулась» и попыталась вмешаться: «Товарищ полковник, разве так можно? Сплошной мат…». «А как можно? – выпучил глаза ухарь-командир. – Ты как на плацу оказалась?». Женщина молчала. «Пошла вон! Корова!».

Потом она говорила капитану Седову, двоюродному моему старшему брату: «Ты… ты понимаешь, он перед всем строем назвал меня коровой! Разве это офицер?».

И вот идёт партийное собрание дивизии. Повестка дня: повышение боевой готовности. Собрание ведёт начальник политотдела дивизии. В зале около пятисот офицеров и прапорщиков. Когда начались прения, выступил и Седов. Рассказал всему залу с трибуны о случившемся и выдал: «Если командир не извинится перед женщиной, напишу о случившемся начальнику политуправления армии, в газету «Красная звезда» и в комиссию партийного контроля, товарищу Пельше. Моё слово твёрдое!».

Комдив – отец родной, не стал заставлять полковника извиняться. Только сказал внятно после собрания: «Полковник, если он напишет, мне не быть командиром дивизии, вам – командиром полка!». Полковник, набычившись, молчал. «А если напишет в газету – позор на всю армию». «И на все прилегающие к армии окрестности», – донёсся из окружения задорный голос.

Полковник извинился в присутствии капитана Седова…

Мораль в том, что надо проблему обнародовать, сделать достоянием окружающих. Тогда её так или иначе надо будет решать не тебе одному. И тебя не попытаются потихоньку придушить.

– Мудрый твой брат. Ты не в него ли?

– Не от мудрости мой брат так поступил, а от безысходности. Тогда, после случая на плацу, он подошёл и потребовал от полковника извиниться перед женщиной. Тот и его послал куда подальше и пригрозил, что ему выше капитана не быть…

– Ну и как? Стал майором твой брат?

– Он – полковник.

– Знаешь, в чём мораль твоего рассказа? – задумчиво произнёс Ковальский.

– Я же сказал.

Ковальский будто не слышал его, ответил не спеша:

– Мораль в том, что можно оставаться самим собой, несмотря на грязь вокруг тебя и унижение. В любых обстоятельствах. Может, это трудно. Порой даже гибельно. Но только так складывается значительная судьба!

Суслов долго молчал, потом раздумчиво произнёс:

– Ковальский, ты мне непонятен: то ты мечтатель, поэт. Весь в стихах либо в философии. То такой твёрдый и рациональный! Ты кто вообще-то? Тебе мораль читать мне не под силу!

– Ты у нас поэтом становишься, – парировал Ковальский.

– Как это?

– Последняя фраза, которую произнёс, вполне сойдёт за стихотворную строку. Ритмично очень.

– Да? – неопределённо произнёс Владимир. – Надо же, я стал говорить стихами. Это к хорошему не приведёт…

…Рассказ Суслова запомнился Александру и вскоре пригодился.

* * *

– Послушай, Борис, – обратился утром следующего дня Ковальский к мастеру Мошкову, – Николай Алексеевич Долгов работал в цехе заместителем начальника. Как получилось, что сейчас на этой должности Бузулукский?

– Очень просто. Бузулукский был начальником цеха в соседнем производстве. Там два цеха объединили в один. Он остался без должности. Тогда Долгова понизили, а его дали нам.

– Долгова переместили безо всяких причин?

– Чухвичёв упрекал Николая Алексеевича в мягкости и увлечении всякими экспериментами. Приструнить персонал некому. Приходится, мол, начальнику дисциплиной заниматься. Зато от Бузулукского одни накачки, но ни единой мысли. И дисциплины нет особой. Если что не клеится, все бегут к Долгову. Он все тонкости технологии знает. Ему беспрекословно и подчиняются. Это начальников, естественно, злило. Они как технологи слабы. Поэтому он обоим был помехой. Но и между собой начальник и заместитель не дружили. Разные очень. Одинаковы в одном: сами первыми решения не принимали.

– Почему его не трогают?

– Загадка. Бузулукскому всё сходит с рук. Правда, он ничего не нарушает: раньше времени с работы на рыбалку либо на охоту не срывается. Даже не курит и не пьёт. Аккуратист такой. Он это… – Борис запнулся, – …и жён чужих не трогает… ага… Такой положительный…

– И не работает! – добавил Ковальский.

– Точно – и не работает, как надо! Трудно зацепить его. Налицо безнаказанность бездействия. Ярмо для цеха этот Бузулукский.

Ковальский стал внимательнее присматриваться к своему заместителю и вскоре совершенно искренне удивлялся: «А зачем такой вообще нужен?». Все оперативные и рутинные дела вершились начальниками отделений. Перспективой, кроме Долгова, никто не занимается вообще. Ковальский стал легонько подталкивать Бузулукского, желая, чтобы тот вплотную занялся технологией. Делал это осторожно, щадя самолюбие своего зама. И почувствовал молчаливое, но упорное сопротивление. А вскоре всё прорвалось:

– Почему всё время меня учите, подсовываете мне работу? Я, в конце концов, на пятнадцать лет старше вас и уже был начальником цеха. А вы только начинаете!

Ковальский был ошарашен.