Собрание сочинений (Том 2) (-)

Егор Иванович шагал от окна до двери, затем принимался глядеть на себя в зеркало, трогал пальцем нос и в тоске или с отвращением отворачивался. Так прошло еще несколько дней. Ни работать, ни читать он больше не мог. Тогда он снова стал думать о несчастном письме своем к Валентине Васильевне - и вдруг вспомнил, что не поставил на нем адреса. Открытие это потрясло его, как помилование после приговора к смертной казни. Ясно, почему не было ответа до сих пор; Валентина Васильевна могла даже обидеться, почему он не дал своего адреса и не показывается третью неделю.

В десятом часу утра Егор Иванович уже звонился в дверь Белокопытова. Отворила ему полная девушка в накинутом поверх помятой рубашки пуховом платке. От нее пахло вином и теплотой постели. На вопрос, дома ли Николай Александрович, она ответила: "Конечно дома, а будить не велел до самой ночи". При этом она зевнула и улыбнулась сонно и ласково. Егор Иванович, досадуя, держался за дверь; он где-то видел эту девушку. "Ах, это вы, Лиза, - сказал он, - ну, ну, не будите, пускай его спит", - и вышел на улицу.

Дожить до вечера, не зная, что думает Валентина Васильевна, не исправив перед ней ошибки, казалось невозможным. Егор Иванович влез в извозчика и сказал адрес Сатурнова.

Александр Алексеевич Сатурнов квартировал также на Васильевском острову, на 18-й линии, близ Малого проспекта, в старом кирпичном флигеле, где занимал бывшую столярную мастерскую. С трудом разыскав в темном и сыром коридоре дверь с набитой на ней карточкой, Егор Иванович осторожно вошел и оглянулся.

В мастерской, очевидно, выломали когда-то потолок, и на штукатуренной стене окошки были расположены одни над другими, в два ряда, пыльные и затянутые па5 ..........стен стояли сосновые столы, заваленные холстами..........фарфором, кистями, красками. Егор Иванович увидел об.......ю вазу, полную бумажных роз, пыльных и жалких.

У него..........Повсюду валялись и висели платки и пестрые ткани. В углу..........вырезанный из дерева, держал в руке канделябр. Узенькая лестница вела наверх, на балюстраду, которая отделяла второе помещение, над мастерской. Оттуда, с балюстрады, висели ноги в полосатых брюках и американских башмаках, и голос Сатурнова проговорил:

- Осторожнее, не наступите.

Абозов попятился; посреди пола была разостлана большая, еще свежая картина, на которую и глядел сверху Александр Алексеевич, постукивая каблуками о штукатурку стены.

Егор Иванович сказал поспешно:

- Як вам на минутку, по делу, можно?

- Лезьте наверх, будем кофий пить, - ответил Сатурнов. - Вы где же это пропадали все время?

В смятой ночной сорочке, подтягивая брюки и дергая плечом, он разглядывал с кривой усмешкой Егора Ивановича, покуда тот лез по лестнице, потом подал ему холодную руку.

- Подвело. Пьянствовали? А уж тут некоторые справлялись, куда, мол, делся.

Егор Иванович сейчас же сел на табурет у стола, вплоть придвинутого к полукруглому окошечку. Здесь пахло кофием из кипящего кофейника, на скатерти стояло молоко, хлеб и сыр, и, кроме этого и еще узкой постели, в светлой комнатке с тремя стенами не было ничего.

- Знаете, я так был занят, переезжал, работал, разные там дела, начал было Егор Иванович, но художник его перебил:

- Чего врать. Пейте кофий, - он боком неудобно присел к столу, налил два стакана, взял булку, повертел, понюхал и положил обратно.

- До ноября пить бросил, работать хочу, - сказал он, и обрывистый голос его, движения и гримасы были натужные и деревянные, точно все ходило [на] [плохо] смазанных шарнирах, - вы чудак все-таки, хотя ничего парень; [Валентина Вас]ильевна письмо мне читала, и

Николай его умудрился........, , [он] под вас подкапывается; пустяковый человек, у него все..... .... значит, пришли узнать насчет этого всего? .....[что] я оскорбил Валентину Васильевну, - проговорил Абозов .... .....[Валентины с тихим восторгом.

- Плохо вам показалось. Она обижается, когда перед ней пнем сидят. А вы действовали очень даже настойчиво.

- Ну, а письмо-то как же? Ведь я там черт знает что написал!

- Письмо ловкое. В общем стиле. Она его беречь будет. Ей нужно, чтобы человек был в своем стиле и с перцем. Николай этого не понимает, у него не стиль, а шаблон, по книжкам. А у вас, как говорится, половые признаки ярко выражены, - Сатурнов скосоротился, проговорил: "Ха, ха, ха!" - и принялся скручивать дрожащими пальцами папироску из черного табаку.

Егор Иванович глядел в окошко и, кусая губы, сдерживал мускул на щеке, начавший попрыгивать совсем уж не к месту.

- Александр Алексеевич, вы смеетесь надо мной, а я пришел спросить, что делать. Я думал, что обойдется, а не обошлось. Поведение мое на вечере и письмо - чепуха конечно. Ну, словом, понимаете?

- Понял. Плохо ваше дело.

- Что вы говорите! Значит, уж так непоправимо?

- Эх вы, голова, - воскликнул Сатурнов неожиданно ласково. - Мы с вами из одного теста. Это я все понимаю. А то бы я с вами и говорить не стал, он дернулся и ладонью резанул воздух, - я сам у нее в переделке был. Вот что.

Егор Иванович круче повернулся к окошку и спросил, покашляв: