Собрание сочинений (Том 2) (-)

- Мстить, - проговорила Маша. - Как теперь жить - не знаю.

- Это вам-то, с вашей красотой! Да за вашей юбочкой мужчиночки табуном будут ходить, милости выпрашивать на коленях. Будь я на вашем месте - ах, ах, ах! Ну-ка, душечка моя, встаньте. Ну-ка, пройдитесь. Не робейте, не робейте.

Маша поднялась. Баронесса, едва достав ладонью до ладони, всплеснула пухлыми ручками:

- Ну просто потрясение! Какая фигура, какие формы! Европейский класс! И она не знает, как ей жить!

Баронесса сотряслась, захихикала, захрюкала, откинувшись, махая ладошками на Машу. Ходуном заходил золотой диванчик.

- Пси... пси... психологию... (Так выходило у нее сквозь смех.) Психологию только переменить нужно, да еще,., покажите-ка... (Она живо приподняла Машину юбку, фыркнула ей в колени.) Да еще, конечно, бельецо. Панталончики на вас добродетельные, супружеские. Эти оковы нужно сбросить.,. Хмы, хмы, хи-хи...

Маша вырвала подол из ее рук, стояла красная, растерянная. Но не бежать же снова в дикую толчею города!

- Фыр, фыр, душечка, - сказала баронесса, - обижаются только индейские петухи, и то напрасно...

Она вся даже расплылась на диване, как блин добрый И словечки ее как блины: проглотишь - не обидишься .

- Перед вами, бутончик мой, роскошная жизнь. Бурные страсти, наслаждения всех видов, рестораны, обожатели. Мизинчиком поведете, и к таким ножкам бросят сокровища. А ведь вам кажется - ушли от пошляка мужа, и дверь за вами хлоп, и вам теперь остается на машинке писать или продавщицей к Мюру-Мерилизу. Сознайтесь: так и думаете?

- Да, - тихо сказала Маша.

- Ах, цыпленочек! - Она привлекла Машу. - Крылышками, крылышками нужно взмахнуть. Жизнь - это полная чаша самого жгучего счастья.

Одним словом, баронесса развертывала роскошные перспективы. И несчастная Маша, настрадавшись, тянулась к ним, как стебель. Рассудок пытался возмутиться - и не возмущался. Что могло удержать ее кинуться к блеску, к беспечности? Пресные наставления сызранских теток, рабовладельческая воля мужа, страх перед тем, что скажут люди? Боже мой, ничто не удерживает! Боже мой, но должны же быть какие-то... Что "какие-то"? Цепи, да? Женщина без цепей - проститутка? Почему? А если не хочу назад, в унижение, в мрак?..

Маша заметалась по бонбоньерочной гостиной, хрустя пальцами. Любопытно было взглянуть со стороны, чего стоили моральные законы. Тысячи лет трудилось над ними человечество; казалось, крепче обручей не набьешь на человека - по рукам и ногам окован священными формулами. Но что же случилось? Подмигнули человеку и поманили-то пустячками, не каким-нибудь богоборческим бунтом, и человек-то маленький, не Прометей-дерзатель, а робкая женщина, почти ребенок. И, - гляди, моралист, - лопаются, валятся с беззвучным грохотом тысячелетние цепи. И - гол, наг стоит человек.

Разумеется, Маша расплакалась среди шелковых подушечек. Змий глядел на нее премудрым глазом с золоченого диванчика. Потом повел ее в чистенькую комнатку с большой постелью и веселенькими обоями, помог снять шляпу. Баронесса не говорила, а пела:

- Отдыхайте, душонок, главное - оставьте всякие заботы, чтобы личико было свежее. - Она сочно поцеловала Машу и укатилась из комнаты.

Маша поглядела в окно - дождь, мокрые деревья, мокрые прохожие. "Боже мой, боже мой!" - И Маша легла на кровать. За стеной на кухне стучали ножом. Баронессин голос повторял: "Сыру, сыру натри, заколеруешь и сыром, сыром ее посыпь..." Маше было приятно лежать оторванной от жизни, не шевелиться и неустанно думать, что она - вот уже и падшая женщина.

- Семен Семенович, вас спрашивают, - сказала старуха-трубокур, и сейчас же в библиотеку вошел Кузьма Сергеевич Притыкин. Он был в перчатках, держал в руке шляпу и трость. Прищуренные глаза его смотрели выше лба Семена Семеновича, поднявшегося со смятением навстречу нежданному гостю. Притыкин резко отрекомендовался, сел, держа трость и шляпу между колен.

- У вас ночевала моя жена! - сказал он повышенным голосом.

- Я не знаю... Я не понимаю... Что, собственно, вы... На каком основании... Если хотите, то... - Семен Семенович усиленно затанцевал: шаг вперед и шаг назад, в двух вытянутых пальцах дымящаяся папироса. Притыкин поднялся, Семен Семенович отступил. И так они достигли стола. Раздув ноздри, Притыкин спросил змеиным шипением:

- Вы ее любовник?