Собрание сочинений (Том 2) (-)

Саша медленно повернулась и ушла за перегородку. Было слышно, как она дула в него, гремела трубой. Запахло угарцем. Катенька перелистывала журнал, затем бросила книгу на стол, облокотилась и сказала:

- Я писала вам два раза, просила приехать, - была нездорова. Почему вы не приехали?

- Да, я не мог, - ответил Григорий Иванович.

Саша внесла самовар и вытирала посуду, не поднимая головы, спокойная и сосредоточенная" (стр. 137).

Среди сокращений, которые производились А. Толстым при переработке текста 1914 года, должны быть отмечены сокращения, которыми писатель устранял из своего текста эпизоды второстепенного значения.

В тексте романа издания Гржебина отсутствует, например, эпизод, характеризовавший старого барина - чудака Вадима Волкова, деда Катеньки, пытавшегося по-своему, по-дворянски, разрешить аграрную проблему. Учившийся в пансионе, любивший "почитывать и пописывать", он - как рассказывал о нем сначала писатель - "даже собирался издать брошюру об "овражном хозяйстве", где доказывал, что крестьяне могут вдвое увеличить площадь земли, не отрезая ее у помещиков: для этого стоит только прорыть землю оврагами с севера на юг и насыпать некрутые балки уступами, равно как и овраги, получится от этого множество плоскостей, одна над другой, и площадь сравнительно с гладкой степью увеличится вдвое".

Характерным примером сокращения одного из описательных мест романа, сокращения, одновременно сопровождаемого стилистической правкой, может служить место в главе "Лунный свет". В издании 1914 года подглавка III начиналась так:

"Всегда вокруг месяца очерчен в небе радужный круг, иногда его видно, а иногда не видно, когда луна слишком ясна, будто теплая.

Говорят, что по кругу этому ходят сны и рассказывают сказки. Есть сказки веселые и страшные, человеческие и звериные.

Не мудрено, что так говорят про луну, когда стоит она над сумеречной, подернутой росой землей, тогда даже спящим беспокойно во сне... Смеются спящие, откинув одеяло, или вскрикивают и перебирают пальцами; и кажется конца не будет лунному свету, забирается он сквозь щели, через закрытые веки, в норы зверей и в гнезда, пробирается сквозь воду на дно пруда, где ходят рыбы" (стр. 12).

В тексте романа издания Гржебина зачин этой подглавки иной:

"Сияет в темно-темно-синем небе лунный свет, и кажется - конца не будет ему, забирается сквозь щели, сквозь закрытые веки, в спальни, в клети, в норы зверей, на дно пруда, откуда выплывают очарованные рыбы и касаются круглым ртом поверхности вод" (стр. 14).

Описание уже освобождено от налета стилизованной сказочности, которая характерна была для раннего творчества А. Толстого.

В первопечатной редакции в начале романа стоял еще второй эпиграф строчки поэта-символиста Вячеслава Иванова:

Сатана свои крылья раскрыл,

Сатана, Над тобой, о родная страна.

Этими стихами, а также некоторой акцентировкой мрачного, безысходного состояния обнищавшей русской деревни (в мыслях о ней доктора Заботкина) А. Толстой стремился наметить исторический фон, гнетущую обстановку политической реакции в стране.

В издании 1914 года автор снял эпиграф, но усилил этот мотив в тексте издания Гржебина (1923) в главе "Лунный свет" в характеристике того разочарования, которое пережил доктор Заботкин, соприкоснувшись с ужасами деревенской действительности. Писатель значительно расширил свой более ранний текст. В издании 1914 года было:

"Таскаясь в распутицу по разбухшей, навозной дороге, между черных уже пашен и грязного снега в оврагах; или продуваемый ледяным ветром в январскую ночь, когда луна стоит над снегами; заглядывая в темные избы, где кричат шелудивые ребятишки; угорая в черных банях, под горой, от воплей роженицы и едкого пара; обманутый много раз мужиками, которые с неудовольствием видели, как мечется барин зря, - узнал Григорий Иванович, почувствовал, ощупал, что есть деревня, и одолела его злая тоска.

С нее и полез Григорий Иванович на полати, сказав: "Никакой идеи нет, все ерунда, а жить незачем" (стр. 11).

В тексте гржебинского издания выделяем курсивом вновь введенное.

"Таскаясь в распутицу по разбухшей, навозной дороге или насквозь продуваемой ледяным ветром в январскую ночь, когда мертвая луна стоит над мертвыми снегами; заглядывая в тесные избы, где кричат шелудивые ребятишки; угорая в черных банях, под горой, от воплей роженицы и едкого дыма; посылая отчаянные письма в земство с требованием лекарств, врачебной помощи и денег; видя, как все, что он ни делает, словно проваливается в бездонную пропасть деревенского разорения, нищеты и неустройства, - почувствовал, наконец, Григорий Иванович, что он один с банкой касторки на участке в шестьдесят вера, где мором мрут ребятишки от скарлатины и взрослые от голодного тифа, что все равно ничему этой банкой касторки, не поможешь и не в ней дело. В это время сгорела больница, он шваркнул касторку об землю и полез на полати" (стр. 13).