Собрание сочинений. Том 2. Биография

Я старый человек, который помнит жизнь Маяковского, был на последней выставке его. Люди не умеют ценить соседей. Не все мы умеем ценить своих спутников по вагону метро, а это самые близкие люди, люди, близкие нам по судьбе. И вот, когда была выставка Маяковского, подводящая итог его работе <нрзб>, очень мало профессиональных писателей пришло. Одни говорят, что «я тоже писатель, я завтра приду, я тоже…» Мы все равны. Но это не значит, что мы должны похлопывать друг друга по плечу. Мы должны знать свою цену, мерить не на себя, а на то, что создается, на то, что изменяется. И вот мне нужно было прорецензировать эту книгу, а я ее не прочитал, я ее пережил, я ее пережил — страница за страницей. Видал людей. Мы не можем советовать гению, как он должен жить, и не имеем право пересматривать любовь Маяковского, говорить Пушкину, что он мог любить другую женщину — не Натали Гончарову, хотя мы знаем из писем Пушкина, что эта женщина была неглупа, потому что это были письма к умной женщине. И нужно принять жизнь человека, потому что он сам был очень строг к себе, ему действительно не возили на дом редкую мебель. Он одевался хорошо, строго одевался, но очень много работал. И вот учиться не только читать Маяковского, но и его перечитывать, узнать, каким голосом нужно говорить друг с другом, как нужно любить товарищей… Лучше переоценить человека, чем недооценить, потому что мы все ведем огромный свой банковский счет среди мира, который не целиком нас признал. Мы должны верить друг другу, верить голосу и радоваться, когда этот голос становится реальным и голосом сегодняшнего дня.

Маяковский, который ходил ночью по улицам, и на него как будто скалились дома, потому что за ним был хвост, за ним следили. (Провал в записи.) Мать у него… она была по молодому делу эсеркой, сделала побег из какой-то тюрьмы, но к ней прийти было нельзя, потому что она была другой партии, а хвосты не надо было смешивать. И великий писатель, любимый всеми, не имел места отдыха. Он… И этот голос, который так сходит на людей, как в «Слове о полку Игореве» пальцы певца (а тогда пели стихи), как пальцы певца сходят на струны цитры, так, как сокол сходит на журавля, вот это искусство всегда торжественно, потому что оно требует от человека шага вперед или хотя бы оглянуться. Нужно любить друг друга, нужно любить своего товарища даже в очереди и даже, когда он тебя толкает. Толкаться не надо, но любить друг друга надо. И вот Маяковский, с глубоким, ранним, долгим знанием дела революции, с его строгостью к себе, он очень мало на себя тратил. Он вел счет, сколько ему надо тратить на себя. И потом нужно что? Нужна улыбка человека, который тебя нашел. Я помню, когда я, почти мальчик, пришел к одному старому человеку, ученику Павлова, врачу знаменитому. Он посмотрел на меня и сказал простые вещи, сказал: «Знаете что, у меня к вам просьба. Вы будете работать, вы мне обещайте не ходить в кухмистерские. Ешьте зелень, ешьте сыр, не курите». Я говорю: «У меня денег нет». Он мне говорит: «Я вам дам денег. Я предупреждаю: они будут у вас. А покамест можете у меня взять». Его фамилия была Кульбин, Николай Кульбин. Это было. Теперь не нужна такая формула: у нас огромная организация, у нас и по всей стране… Вот это чувство товарищества, чувство ответственности за товарища, любовь к прошлому, потому что прошлое тебя родило.

Маяковский умирает во многих вещах, он воскресает, он возвращается в свою родимую страну, он видит и говорит: «Был этот блеск, и это тогда называлось Невою». Он не хочет никакой родины, кроме своей, которую он любит в ее изменении. А мы все, когда спрашивают: «А кто виноват в смерти Маяковского? Кто виноват?» Вот я был другом, он мне помогал, я написал про него маленькую книжку. А я должен был бы написать про него, шаг за шагом следя, что он сделал, чтобы легче было другим, и говорить, что он один, один среди нас. Нет, он один впереди нас! И надо знать, куда же он шел и как он идет и какие шаги эти, для чего эти рифмы, для чего этот мыслящий стих. Ну, вот, я, вероятно, занял вас, место, которое мы занимаем (?), я благодарен уже немолодому, очень трудолюбивому, знающему человеку Волкову-Ланниту, что он собрал и объяснил, собрал, как цветы собирают, собрал фотографии и приблизил нас к пониманию Маяковского.

Слова освобождают душу от тесноты. Рассказ об ОПОЯЗе

I

В революцию встречались мы на улицах с полками.

Мой товарищ Якубинский, потом профессор, читал морякам Балтийского флота историю и теорию языка.

Мой первый друг, ученик Павлова, доктор Кульбин, когда я к нему пришел, сказал: «Каждый человек может ходить по проволоке, благодаря устройству ушных лабиринтов, но он об этом не знает».

Кульбин помогал мне, давал деньги, кормил. Говорил: не питайся по столовым, ешь лук, пятьдесят копеек в день тебе хватит.

Революция — это эпоха, когда все умеют ходить по проволоке. Когда мы забываем о невозможности.

Наша школа возникла до революции, но гроза уже чувствовалась.