Сестры!.. Логунов улыбнулся: так весело зазвенели в его памяти их милые девичьи голоса! Он всегда с тяжелым чувством читал рассказы старых писателей о девушках — невестах из небогатых семей. Ироническая насмешка над бесприданницами, ловящими мужей, и над их, обычно жалкими, родителями бесила Логунова. Его сестры не имели приданого, не заботились о нем и не боялись «перестареть»: восемнадцать лет являлись для них не роковым рубежом невесты на возрасте, а самым разгаром учебы. Они учились в средней школе, потом в высших учебных заведениях, дружа между собой, обмениваясь жизненным опытом, платьями, помощью в учебе и смело одна за другой входили в жизнь. Приезд домой на каникулы превращался в праздник, хотя тесное родное гнездо распирало от шума и суетни выросших птенцов, готовых к отлету. Бывало трудно с питанием, а особенно с одеждой. Мать уже в молодости отказывала себе в обновах — одеть детей к началу учебного года казалось иногда непосильной задачей. Случались болезни и ссоры, но она поспевала всюду. Ее наградой и счастьем были успехи «девчонок»: два врача, агроном, учительница… Уже четверо, кроме Платона, имели высшее образование. Трое бегали в среднюю школу, только младшая сестренка не захотела учиться и стала токарем, да трое малышей сидели дома. Вся огромная семья шла в рост, всем находилось дело, и мать заботилась не о том, как сбыть лишний рот, а о тем, чтобы птенцы ее не разлетались слишком далеко. Но большая жизнь звала их: родная земля так просторна, работы везде непочатый край.
Платон Логунов работал сначала на Урале, потом его командировали на Дальний Восток. Он поехал охотно и застрял здесь, но связи с семьей не потерял: помогал матери деньгами, часто писал, а ее малограмотные письма берег и перечитывал.
Привыкнув делиться с нею самым задушевным, он сообщил ей и о Варваре, похожей и не похожей на его сестер. Его сестры шли к культуре из рабочей среды, Варвара — прямо из родового строя. Она крепко, по-настоящему врастала в новую почву. Старый романтический сюжет о европейце и девушке-туземке, способной только любить и умереть, также отслужил свое.
Последние дни Логунов дневал и ночевал на руднике, где производилась сбойка двух штреков, и не навещал Хижняков. Сбойка проходила с большими трудностями: грунт оказался на редкость неподатливым, а забойщики, новый заведующий Мартемьянов и сам Логунов, — оставшийся преданным болельщиком производства, — хотели поскорее присоединить к руднику богатую площадь для разработки. Маруся возвратилась в семью с новорожденной дочерью, и бородач Мартемьянов теперь перестал ухмыляться, когда его называли дедом.
Было утро — ранние серые сумерки — и такой мороз, что туман висел в долине над прииском, точно грязная вата. Из этих сгрудившихся на земле облаков выдавались лишь заснеженные крыши бараков да торчали кое-где острые верхушки заиндевелых лиственниц. Отроги гор терялись в белесой мгле.
Логунов уже обтерпелся на холоде, снег так звонко скрипел под его ногами, что казалось, сам воздух звенит вокруг от шагов человека. Дорога к штольне пролегала через сугробы, наметенные у подножья горы. Скоро зачернел впереди сквозь дым костра вход в подземелье. Дым смешивался с паром от тепла, выходившего из глубины рудника, пухлыми клубами висел над устьем штольни. Среди рабочих — подносчиков крепежного леса, гревшихся у костра, Логунов неожиданно увидел Ивана Ивановича. Тот стоял у огня, широко расставив ноги в полосатых меховых унтах, в собачьей дошке и длинноухой белой заячьей шапке; ружье, казавшееся маленьким, висело у него за плечом. Увидев доктора в своих бывших владениях, Логунов сорвался с обычного шага, заспешил.
— Почему вы здесь? — тревожно спросил он, забыв поздороваться.
— Почему я здесь? — переспросил Аржанов, точно просыпаясь. — Да-да-да… конечно. Я был бы на горных работах нежеланным гостем! Но тут все благополучно, я просто мимоходом: потянуло на дымок.
— Охотились? — Логунов облегченно вздохнул. — Как же в этакой мгле?..
— Я не охотился… Гулял. — Иван Иванович усмехнулся бодро — так ему хотелось, — но улыбка вышла жалкая. — Я еще ни разу не побывал на руднике, — добавил он просительно, точно боялся остаться один под грязно-серым небом. — Уедешь — и не будешь знать, как добывается золото.
— Пожалуйста! — Логунов взглянул в его тоскливо мерцавшие глаза. — Могу показать вам все работы, я-то частенько здесь бываю… Привык… Тянет к горнякам. Да и дела тут сейчас серьезные.