Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович

«Дорогой Иван Иванович!

Без вас пусто везде стало. Гусев занимается с нами, но мы чувствуем, как ему скучно. Он хочет поскорее отделаться от курсов. Часто мы не понимаем, о чем он говорит, и решили больше заниматься на дому, чтобы не упустить зря время. Он перевел меня сестрой в палату… Я работаю, стараюсь очень и жду вас… — На этом месте перо споткнулось, и на письме появилась клякса, похожая на черную слезу. Варвара осторожно сняла ее куском промокашки, но пятно осталось. — Дорогой Иван Иванович! — продолжала она, начав следующую букву письма от самого края кляксы и тем как бы включив ее в свои ровные строчки. — У нас на Каменушке начинается настоящая весна. Я опять жалею, что не поехала с вами: боюсь, Никита не сумеет увезти вас с Учахана до распутицы.

Полозья нарт уже разрезают накатанную зимнюю дорогу, снег рыхлеет.

Дорогой Иван Иванович, сегодня мы обсуждали на сессии вопрос о строительстве больничного корпуса. Это уже утверждено. Жаль наше теперешнее помещение, но новое будет еще лучше. А сейчас Денис Антонович сказал, что слышал от кого-то, будто вы остались в тайге до лета. Он волнуется из-за Леши Зонова. Говорит, что Леша погибнет, потому что не хочет идти на операцию к Гусеву, не соглашается ампутировать ногу. Иван Иванович, довольно вам жить на Учахане.

Вар. Громова». 15 мая 1941 года.

59

Домой. На Каменушку! Каждый шажок оленей сокращает расстояние между ним и тою, которую он так любил.

— Домой! — усмешка злая и горькая трогает губы Ивана Ивановича.

Ведь не раб он своих страстей в конце-то концов!

Черные в темноте лиственницы выходят навстречу, расступаясь по сторонам лесной тропы. Тянется за оленями нарта, чертя след по хрупкому снегу. Так жизнь, прожитая Аржановым, неотступно тянется за ним. И нельзя эту жизнь отсечь, как наболевший кусок, и откинуть прочь. Да и не хочет он ее откинуть. Это учеба, работа, прекрасные часы и дни с Ольгой. Одно причиняет боль, другое бодрит и радует, а все вместе составляет сущность человека — Ивана Аржанова.

Он вскакивает с нарты и с километр бежит, не выпуская из рук ременной вожжи, но бежит не для согрева, ему нужно просто поразмяться, рассеяться.

Ехали ночами, по приморозу. Днем, пока кормились олени, люди спали в палатках. Когда кто-нибудь откидывал полог, казалось, горит все вокруг белым пламенем, такой ослепительный свет излучался от снега. На него больно было смотреть, глаза сразу заплывали слезами. Совершалось запоздалое обручение северной земли с солнцем.

На четвертые сутки после выезда с Учахана наступило тепло, примороз исчез, и ехать по ночам, в темноте, рискуя сбиться с пути, стало уже бессмысленно.

Рано утром, вскоре после выезда с места ночевки, транспорт остановился в лесу. Дорога здесь шла под уклон в долину, рыхлый снег становился все глубже. Олени то и дело проваливались на разломанной ими тропе. Не держало и широкое копыто.

— Плохо! Речка так себе, маленькая. Но снегу вровень с берегами! — крикнул Никита, шагая к Ивану Ивановичу из-под горы. Он был в расстегнутой дошке и темных очках, шапка сдвинута на затылок. Крупные капли пота блестели на смуглом лбу. — Не проберемся теперь по речке, а берегом — тропы нет. Много ивы, тополя… Можно бы двоим ехать впереди — рубить пальмой [7]деревья, — да снег больно мягкий, запорем оленей на пнях. Старики просят устроить собрание, советовать хотят.

— Ну, что же давайте послушаем…