Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович

— Это неправда, вы заблуждаетесь. Мы не обманывали вас! Вы сами должны были видеть, что с нею творилось, — сказал Тавров с горячностью, голос его осип от волнения, но Иван Иванович не ослышался.

— Теперь-то я все вижу, что творилось! — ожесточенно возразил он. — Вы открыли мне глаза на существо, которое я любил столько лет за прекрасные качества, созданные моим собственным воображением. Да-да-да! — запальчиво вскрикнул Иван Иванович, заметив порывистое движение Таврова. — Можете не беспокоиться: у меня нет никакого желания видеть ее. Но подумать только: прожить вместе восемь лет!

Доктор резко отвернулся и, не обращая внимания на потоки дождя, скрылся за неровно опиленным углом барака.

66

Мокрый до нитки, но словно с горящим углем в груди, он ступил на крыльцо своего дома, а когда перешагнул через порог, ему хотелось уже уйти отсюда; не ходить по этим половицам, не видеть этой обстановки.

— Правда, так лучше? Гораздо уютнее? — весело зазвенел возле него смеющийся голос, и светлые глаза в густых ресницах засияли перед ним.

Иван Иванович сделал судорожное, отстраняющее движение, беспокойно осмотрелся. Нет, он был один в квартире! И вещи прочно стояли теперь на занятых местах. Никто не передвигал их из угла в угол в чаянии создать какой-то новый эффект, заметный только самой хлопотливой выдумщице…

Но с дивана послышался громкий всхрап, затем немножко сконфуженный голос Ивана Нефедовича:

— Сидел, сидел да вздремнул нечаянно. Кажется, даже всхрапнул. Погода очень располагающая: в дождь спится.

— Я вас не заметил…

— Не мудрено: слона-то и не примечают…

— Вы тоже, — невнятно пробормотал Иван Иванович, стягивая пиджак. — Уж если вас такая гроза располагает, значит, правду говорят: хоть из пушки пали…

— Насчет сна не жалуюсь, не обижен, — добродушно сказал глазной врач. — Но вот храп всю жизнь мучает. Где бы незаметно вздремнул, а он, подлый, выдаст. В молодости я огорчался, далее к одному знаменитому профессору обратился. Так что, вы думаете?.. Продолжайте, говорит, и дальше на доброе здоровье. Я, говорит, сам храплю, и Алена Петровна моя храпит.

Иван Иванович ходил по квартире, переодевался, включил мимоходом электрический чайник, не слушая побасенок товарища, но ему сделалось легче в присутствии другого, симпатичного ему человека. При всей наклонности к размышлениям он, будучи общителен по натуре, не переносил одиночества, особенно в минуты горя или радости.

Потом они пили чай и разговаривали. Иван Нефедович не выразил коллеге никакого сочувствия, даже не намекнул на его семейную драму, а рассказывал о своей работе в нервной клинике, о сыновьях — моряках Северного флота.

— Один — врач-терапевт, второй — помощник капитана. В дедушку пошли; он у нас был старый морской волк и романтик и мальчишкам чуть не с пеленок прожужжал уши о море. Мы с женой не возражали, хотя потом очутились в положении курицы, которая вывела утят. Море, оно сурово к людям относится, зато и люди там стопроцентные человеки. Приедут ребята в отпуск — не налюбуешься на них: загорелые, энергичные, жизнерадостные, а насчет культуры — так нам, наземным жителям, иной раз даже неловко делалось. Ты еще только наметишь себе что-нибудь почитать да посмотреть, а он уже прочел, и поспорить успел, и мнение свое составил. Я, между прочим, большой любитель литературы и ничего нового не пропускаю. Вот жена скоро приедет сюда, привезет все последние новинки. Она по специальности этнограф, кандидат наук, а сейчас собирается писать работу о народах Севера. Я здесь, можно сказать, разведка боем…

В этом месте разговора оба собеседника ощутили неловкость, и Иван Нефедович поспешил заговорить на другую тему. После его ухода доктор долго сидел у стола в глубокой задумчивости.

— Да, теперь так и будешь все время ушибаться, задевая за больное место.

Он встал, покружил по комнатам и неожиданно обнаружил на диване газеты, забытые Широковым. Сверху лежала тоненькая книжечка. Иван Иванович машинально взял ее, но задержался взглядом на цветной обложке:

                   О. Строганова
               СОВЕТСКАЯ ЧАЖМА

«Строганова!..» С трудом он сообразил, что это девичья фамилия Ольги. Да-да-да, — дочь профессора Строганова…

Но при чем же тут книжка? Только полистав ее, доктор понял: это были маленькие очерки Ольги, печатавшиеся в газете, а теперь изданные областным издательством.

«Видно, очень интересно, если Широков захрапел, читая! — подумал Иван Иванович, не в силах побороть накипевшую горечь. — А ну, посмотрим!»

С первых страниц чтение не захватило его рассеянного внимания: все Ольга ему мерещилась, годы, прожитые вместе. Ольга Строганова прелестная девушка, правдивая, светлая. Волнения первых встреч. Счастье близости с нею — при одном воспоминании о которой останавливалось, падало его сердце, — рождение ребенка. Радость свидания здесь, на Чажме… Надо же случиться тому, что они лишились возможности иметь второго ребенка! Конечно, он связал бы их. Но Ольга была бы несчастна…

Иван Иванович вспомнил осень прошлого года, тоску, прижившуюся в доме, и со злостью на себя махнул рукой:

— Какая уж тут связь!

67