Спустя пятьдесят поколений(пропастей, отведенных временем человеку)на берегу далекой большой реки,неизвестной драконам викингов,я воскрешаю шершавые, неподатливые слова,которые (некогда ртом, а сегодня — прахом)складывал во времена Мерсии или Нортумбрии{733},прежде чем стать Хейзлемом{734} или Борхесом.В субботу мы прочитали, что Юлий Цезарьпервым из ромбуржцев{735} прибыл подмять Британию;значит, и гроздья еще не созреют, как я услышутого соловья из загадки{736}и плач двенадцати воинов{737} над погребенным вождем.Версиями позднейших английских или немецкихслов, знаками знаков мне кажутся эти слова,а ведь в каждом из них был образ,и человек призывал их во славу меча и моря;завтра они возвратятся к жизнии fyr будет означать не fire[440], а уделприрученного и многоликого бога,чей вид повергает нас в первобытный трепет.Благословен лабиринтбесконечных причин и следствий,что на пути к тому зеркалу,где никого не увижу или увижу другого,мне даровал созерцатьзарю языка.