Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку

Вот если нам будут говорить о важности образования женщин на востоке, то мы с этим совершенно согласны, во-первых, по весьма естественной причине, что образование хорошо во всех народах и в обоих полах, во-вторых, дети здесь остаются долее, чем у нас под влиянием женщин, живя в гареме. Но, скажут, коран противится образованию женщины: это одно из общих мест, весьма несправедливо усвоенных европейцами. Нет свода законов сговорчивей корана; он разрешает все; стоит только порядочно растолковать его. Блестящим доказательством может служить нынешнее правление Мегемет-Али: чего не разрешил коран, чего не простил ему! Вице-король, как бы желая показать торжество свое над святою книгой, над книгою книг, подстрекаемый неутомимым Клот-беем, решился основать училище для образования повивальных бабок, и это теперь одно из лучших учебных заведений; мусульманки учатся медицине и анатомии, девочки, которые еще недавно ни за что не решились бы показаться без покрывала мужчине, с открытым лицом слушают самые странные речи франков, и – торжество торжеств, – своими руками разрезывают труп человеческий; труп, – святыня, неприкосновенность, под ножом мусульманки!.. После этого нельзя не согласиться, что коран разрешит все; надо только уметь взяться за него, и Мегемет-Али мастер этого дела. Паша умел убедить свое духовенство, некогда сильное, доставившее ему власть и доверие в народе, что он гораздо лучше распорядится богатым имуществом мечетей и отобрал его себе, выдавая муллам, что заблагорассудит из милости, и таким образом распоряжаясь им по произволу; вследствие чего оставил мечети на жертву разрушения под тем предлогом, что грех прикасаться к святыне нечистыми руками мастеровых.

После всего сказанного мною, не странно ли встретить в Египте, Альме и Гавазе, что нынче слилось в одно и то же и нравами и одеждой. Общий уровень, под который не подходит только паша, в Египте составляет условие и закон жизни, едва ли не важнейший самого корана. Альме и Гавазе платили некогда подать наравне со всеми женщинами сомнительного поведения: эта отрасль промышленности приносила вице-королю огромные суммы. Разврат, особенно в Каире и Александрии, превосходил всякое описание. Муллы, люди с нравственностью не совсем гибкою и европейские консулы, возмущенные зрелищем соблазна, беспрестанно представлявшегося во всеувидение на площади Эзбекие, старались убедить вице-короля уничтожить этот нового рода откуп, но тщетно. Наконец один дервиш решился на дело смелое. Об руку с Альме вышел он на дорогу, по которой должен был проезжать паша; завидя его, дервиш расположился со своей спутницей в положении самом соблазнительном. Мегемет-Али приостановился; дервиш продолжал свое дело, не обращая ни на кого внимания…. Наконец паша велел прикрыть обоих бурнусом и поехал дальше. Редко увлекаемый первым чувством гнева и обдумав происшествие, он увидел, что не в праве был наказать дервиша, потому что сам поощрял разврат. Как бы то ни было, это ли обстоятельство, настоятельное ли требование других было причиною, только паша отменил подать с женщин и тогда началось на них ужасное гонение. Не только торгующие собой, но даже те, которые были как-либо причастны к этой торговле изгонялись из Каира; их били, ссылали в далекие провинции; Альме и Гавазе, без которых прежде не обходился ни один праздник правоверных, были сосланы в Эсне. Не знаю, почему именно Эсне избран для их местопребывания, но здесь они, на правах ссыльных, получают солдатский паек и даже отправляют прежнее занятие танцовщиц, разумеется только для любознательных путешественников, стремящихся с такою жадностью поучиться всему в далеких странствованиях своих и достигающих до Эсне с единственною целью испытать сильные ощущения, доставляемые этими женщинами. Таково уже кочующее племя путешественников! У вторых порогов оно однако исчезает, возвращаясь отсюда домой, где с гордостью рассказывает, что оно переступило через тропики, видело пирамиды, крокодилов, Фивы и Альме!..