Собрание сочинений, том 25, ч.1

Для вульгарной политической экономии, стремящейся представить капитал самостоятельным источником стоимости, созидания стоимости, форма эта является, конечно, настоящей находкой, такой формой, в которой уже невозможно узнать источник прибыли и в которой результат капиталистического процесса производства, отделенный от самого процесса, приобретает некое самостоятельное бытие.

Только в форме денежного капитала капитал становится товаром, свойство которого самовозрастать в стоимости имеет определенную цену, отмечаемую в каждом конкретном случае ставкой процента.

Как капитал, приносящий проценты, и именно в его непосредственной форме приносящего проценты денежного капитала (другие формы капитала, приносящего проценты, которые здесь нас не интересуют» являются, в свою очередь, производными от этой формы и предполагают ее), капитал приобретает свою чистую фетишистскую форму: в Д — Д' мы видим субъект, вещь, которая может быть продана. Во-первых, это происходит вследствие постоянного пребывания его в форме денег, в такой форме, в которой стерта всякая определенность его и не видны его реальные элементы. Ведь деньги — это как раз та форма, в которой стирается различие между товарами как потребительными стоимостями, а потому и различие между промышленными капиталами, состоящими из этих товаров и условий их производства; деньги — это форма, в которой стоимость, — а здесь капитал, — существует как самостоятельная меновая стоимость. В процессе воспроизводства капитала денежная форма является мимолетной, простым переходным моментом. Напротив, на денежном рынке капитал всегда существует в этой форме. Во-вторых, произведенная капиталом прибавочная стоимость, опять-таки в форме денег, представляется здесь принадлежащей капиталу как таковому. Как деревьям свойственно расти, так капиталу, согласно этой видимости, свойственно в этой его форме денег порождать деньги ^{132}.

В капитале, приносящем проценты, движение капитала сведено к самой краткой формуле; посредствующий процесс опущен, и таким образом капитал = 1000 фиксируется как вещь, которая потенциально = 1100 и в известный период времени действительно превращается в 1100 подобно тому, как увеличивает свою потребительную стоимость вино, которое продержали известное время в погребе. Капитал теперь вещь, но как вещь он — капитал. Деньги охвачены теперь «любовной страстью»[100]. Раз они отданы в ссуду или вложены в процесс воспроизводства (поскольку они приносят функционирующему капиталисту как своему владельцу процент, помимо предпринимательского дохода), на них и днем и ночью нарастает процент, что бы с ними ни делалось: спят ли они или бодрствуют, сидят дома или странствуют. Таким образом денежный капитал, приносящий проценты (а всякий капитал по своему стоимостному выражению есть денежный капитал или считается теперь выражением денежного капитала), осуществляет благочестивые мечты стяжателей сокровищ.

Вот это-то сращение процента с денежным капиталом как бы в одну вещь (именно так и представляется здесь производство прибавочной стоимости капиталом) и занимает так сильно Лютера в его наивной шумихе против ростовщичества. Поведав, что процент можно было бы взимать в том случае, если бы просрочка долга ввела в убыток заимодавца, который, в свою очередь, должен производить платежи, или лишила бы его прибыли, которую он мог бы получить, купив, например, сад, Лютер продолжает:

«Но я одолжил их» [100 гульденов] «тебе, и ты причиняешь мне двойной ущерб — тут я не могу уплатить, а там не могу купить и, следовательно, вынужден терпеть ущерб в обоих отношениях. Это называют duplex Interesse, damni emergentis et lucri cessantis^{133}... После того как они^{134} услышали, что какой-нибудь Ганс потерпел ущерб, одолжив сто гульденов, и требует справедливого возмещения своего ущерба, они спешат использовать этот случай и на каждые сто гульденов накидывают возмещение за двойной ущерб, а именно из-за понесенных Гансом убытков и из-за упущенной им покупки сада, как будто эти два ущерба от природа присущи ста гульденам; поэтому, во всех случаях, когда имеется сто гульденов и их дают в ссуду, на них насчитывают этот двойной ущерб, которого эти ссудодатели, однако, совсем и не терпели… Поэтому ты — ростовщик, ибо ты возмещаешь деньгами своего ближнего даже твой вымышленный ущерб, которого тебе, однако, никто не причинил и которого ты не можешь ни доказать, ни вычислить. Такой ущерб юристы называют поп verum, sed phantasticum interesse^{135}. Это — такой ущерб, который человек сам себе выдумал…