Прежде всего, если спрос на денежные ссуды вызывается неблагоприятным национальным платежным балансом и, следовательно, опосредствует отлив золота, то дело очень просто. Векселя учитываются в банкнотах. Банкноты в самом же Банке, в эмиссионном отделении, обмениваются на золото, и золото вывозится за границу. Это все равно, как если бы Банк при самом учете векселей прямо платил золотом, без посредства банкнот. Такое усиление спроса, достигающее в известных случаях от 7 до 10 миллионов ф. ст., конечно, не прибавляет к внутреннему обращению страны ни одной пятифунтовой банкноты. Если же говорят, что Банк дает при этом в ссуду капитал, а не средства обращения, то это имеет двоякий смысл. Во-первых, что он дает в ссуду не кредит, а действительную стоимость, часть своего собственного или депонированного у него капитала. Во-вторых, что он дает в ссуду деньги не для внутреннего, а для международного обращения, дает мировые деньги; а для такой цели деньги всегда должны находиться в форме сокровища, в своей металлической телесности, в форме, в которой они не только представляют собой форму стоимости, но сами равны той стоимости, денежной формой которой они являются. Хотя это золото как для Банка, так и для экспортера золота представляет капитал, — банкирский капитал или купеческий капитал, — однако спрос на него возникает не как спрос на капитал, а как спрос на абсолютную форму денежного капитала. Он возникает именно в тот момент, когда заграничные рынки переполнены не находящим реализации английским товарным капиталом. Следовательно, при этом требуется капитал не как
«Передается ли этот капитал» (цена миллионов квартеров иностранной пшеницы, купленной в связи с неурожаем в своей стране) «товарами или деньгами, — это обстоятельство нисколько не влияет на характер сделки» (Fullarton, цит. соч., стр. 131).
Но от этого весьма зависит, происходит отлив золота или нет. Капитал вывозится в форме благородного металла, потому что в форме товаров он или совсем не может быть вывезен или только с очень большими убытками. Страх современной банковской системы перед отливом золота превосходит все, что когда-либо грезилось представителям монетарной системы, для которых благородный металл — единственное истинное богатство. Возьмем, например, следующее показание управляющего Английским банком Морриса перед парламентской комиссией по кризису 1847 года.
(3846. Вопрос:) «Когда я говорю об обесценении запасов (stocks) и основного капитала, то я имею в виду, что весь капитал, помещенный в запасы и продукты всякого рода, обесценился таким же образом; что хлопок-сырец, шелк-сырец, сырая шерсть посылались на континент по таким же бросовым ценам и что сахар, кофе и чай распроданы с аукциона с большими убытками?» — «Страна неизбежно должна была принести
Здесь значение единственного действительного богатства придается золоту. Цитированное Фуллартоном открытие Тука, — что
«за одним или двумя исключениями, которые притом допускают удовлетворительное объяснение, всякое сопровождаемое отливом денежного металла заметное падение курса, совершавшееся за последнее полустолетие, совпадало с относительно низким уровнем средств обращения и vice versa{165}» (Fullarton, стр. 121),
доказывает, что такие отливы золота в большинстве случаев наступают после периода оживления и спекуляции, как
«признак уже начавшегося упадка, как проявление переполнения рынков, прекращения иностранного спроса на наши продукты, замедления оборотов и необходимым следствием всего этого является коммерческое недоверие, закрытие фабрик, голодание рабочих и общий застой промышленности и предпринимательства» (стр. 129).
В то же время это, конечно, лучшее возражение против утверждения представителей «денежной школы», будто
«переполнение каналов обращения вызывает отлив золота, а слабое обращение привлекает его».
Напротив, хотя в Английском банке во времена процветания по большей части имеется большой запас золота, но образуется этот запас всегда в безрадостное время застоя, сменяющее период расцвета.