Собрание сочинений (Том 3)

- Одно с другим не связано, - кивнул Алексей. - Так вот, ты ее угощай. Каждый день, слышишь.

- А вы ей кто? - спросил парнишка.

- Д-дядька, - неуверенно заикнулся Алексей. - Но ты про меня ей ни слова. Понял? - Припугнул: - А то она и тебя прогонит. - Пояснил: Обидчивая очень.

Парень кивнул, сдвинул ушанку на ухо, чуб свис ему на глаз - это видно, чтоб повзрослей казаться.

- Будет сделано. А как деньги кончатся?

- Я на рынке работаю, на карусели. Алексеем зовут. Придешь, спросишь.

Паренек оказался правильный, хороший. Однажды даже провел Катю мимо карусели: она ела ватрушку, бойко говорила о чем-то с ухажером, а тот косил на карусель глазом, давал Пряхину понять, что это он как бы отчитывается.

В эту минуту карусель стояла, Анатолий сажал новых ребятишек и Алексей выбрался наружу подышать.

Действия паренька он заметил, понял его и в душе поблагодарил.

Побеспокоился: только бы Катя не узнала.

Попутными подводами, прямо от рынка, двинулись в деревню Анатолий и Алексей. За спинами надежно приторочены мешки с одеждой, собранной на обмен, начальство извещено, что карусель два дня будет в простое, снег скрипит под санями, словно кто-то ест свежие яблоки. Даже дух вроде яблочный - чистый и бодрящий. Солнце, как в маленьких зеркальцах, отражается в каждой снежинке, и лучи его острыми иглами колют глаза.

Анатолий жадно подставляет лицо свету, спрашивает Пряхина:

- Светло вокруг, а? Светло?

Алексей отвечает ему в тон, бодро, хотя глядит жалеючи:

- Светло! Слепит!

Другим тоном с Анатолием говорить нельзя, заругается, закричит: "Ты чего разнылся?!" Нет, ни разу еще Пряхин не видел гармониста невеселым, угрюмым. Вот и сейчас кричит:

- Ну дер-ржись, деревня! Вынимай натур-ральные припасы! Инвалидский магазин едет! Шило - на мыло, штаны - на сало! - И сам же хохочет, заливается.

Когда в поход этот собрались, Анатолий гармошку через плечо перекинул. Пряхин отговаривал его, даже ругался:

- Какого черта в такую даль тащиться?

- Эх, темнота! - хохотал Анатолий. - Не понимаешь ты, братишка! Да гармонь - это оружие пролетариата! И в деревню надо нести песню и музыку, кроме нашего барахла. Не улавливаешь момента?

Подвода приостановилась, выгрузила менял, и Пряхин с Анатолием оказались посреди какой-то деревни.

- Ну-ка, дай мне обзор местности! - велел гармонист.

Деревушка была симпатичная, торопились, взбирались на горку избы, закуржавелые березы украшали деревенский порядок - загляденье, да и только! Только вот ни души кругом.

- А ну, - сказал Анатолий, разворачивая мехи гармошки, - оживим пейзаж!

Звонким своим, даже чуточку хулиганским голосом запел он свою любимую:

Крутится-вертится шар голубой,

Крутится-вертится над головой,

Крутится-вертится хочет упасть,

Кавалер барышню хочет украсть!

Анатолий замолчал. Улыбался, поворачивал очки то вправо, то влево, потом сказал, удивляясь:

- Никто не встречает? Странно.

Тощая шавка тявкала на них, на всякий случай пятясь задом и помахивая хвостом - вроде, с одной стороны, чужие, а с другой - вдруг чего поесть перепадет.

Они пошли по деревне, Алексей на полшага впереди, чуть позади, взяв его под руку, - Анатолий.

Окна были пусты, теперь и собака не брехала - шла за гостями, поджав хвост, - и никто их не встречал, никому не были они нужны со своим барахлом и даже музыкой.

В одном окне сквозь кружево инея выглядывало на них испуганное старушечье лицо.

- Меняем вещи на муку! - крикнул Алексей, и старушечье лицо разгладилось, успокоилось - она помотала головой, "Испугалась, - подумал Пряхин, - не свой ли кто с фронта слепым пришел".

- Шил-ло - на мыло! Мыл-ло - на шило! - закричал Анатолий.

В воротах ограды стояла женщина средних лет, укутанная платком.

- Аники-воины! - окликнула она. - Околели, поди! Заходите погреться!

Они вошли в избу, наклонив головы, чтоб не расшибиться о низкую притолоку, чинно сели на лавку, и хозяйка предложила:

- Товар-то свой раскладывайте. Бабы сейчас подойдут.

И верно, двери поскрипывали, по ногам прокатывались холодные клубы воздуха, и на пороге возникали женщины.

Алексей разложил на лавке целый магазин: кожаные штаны, куртку, фуражку, рубахи Анатолия, ношеные брюки, старые ботинки.

Когда набилась полная изба, Анатолий опять растянул мехи и ударил вальс "Амурские волны". "Чертяка, - подумал Пряхин, - по чувствам бьет". Ему стало неловко оттого, что они так действуют. Коварно получалось, нехорошо.

Анатолий закончил вальс, трогательные и волнующие звуки стихли, музыкант чинно кивнул головой, как бы давая понять, что лирическая часть закончена и можно приступать к делу.

Бабы потоптались еще у двери, потом все сразу двинулись вперед, а через минуту стоял в избе магазинный гомон. Все говорили между собой, щупали кожу пиджака и штанов, разглядывали на свет рубахи, подносили их к окну, где поярче.

- Слышь, братишка! - сказал негромко Анатолий. - Кажись, попали мы, а? Ноги-то унесем?

Пряхин усмехнулся: а что, может, и впрямь выгорит их затея? Но бабы, подробно ощупав каждую вещь, приутихли.

- Мыльца у вас, родимые, нет? - спросил чей-то тонкий голосок.

- А спичек?

Его поддержали:

- А сольцы?