Собрание сочинений. Том 3. Дружба

Теперь девушке не легко ползти: ноги раненого, волочась по земле, цепляются за все, рука невольно сдавливает ей горло. Но чем труднее, тем с большим упорством тащит она грузную ношу. С автоматом временно пришлось расстаться: Наташа спрятала его под обломками. Очень уж тяжел этот раненый! По ближнему ходу сообщения к берегу, мимо черных входов в блиндажи, мимо высоких брустверов орудийных ям-двориков.

Кто-то снимает с нее груз… Это Денис Антонович Хижняк.

— Наташенька! Сейчас будем подписывать письмо в Центральный Комитет партии.

Клятва сталинградцев — порыв огромной искренности и силы. Кто первый решил дать ее? Но она была подхвачена сразу всеми. Она была необходима, как вздох, людям, вынесенным на гребень волны!

— Мы отбили страшный натиск в сентябре… В середине октября снова нестерпимый накал. Мы и его выдержали, хотя нас вынудили отойти к Волге, — говорил Логунов бойцам на митинге. — Теперь стоим на самом берегу, но не обрыв волжский, а вся наша Родина за нами. Мы должны здесь задержать врага. «Так надо», — сказала партия, а мы всегда поступали так, как нас учила она, и всегда это выходило на благо народа. Мы привыкли верить своему ЦК. Пусть и он не ошибется, поверив нашему слову. Слушайте текст письма.

Логунов оглянул битком набитый блиндаж. Под низким бревенчатым потолком плечом к плечу стояли солдаты и командиры. Суровые лица их были значительны, глаза горели уверенностью и отвагой.

— «Мы пишем вам, — читал Логунов, — в разгар великого сражения, под гром несмолкаемой канонады, вой самолетов, в зареве пожарищ на крутом берегу русской реки Волги, пишем, чтобы сказать вам и через вас всему советскому народу, что дух наш бодр, как никогда, воля тверда, рука не устала разить врага. Решение наше — стоять насмерть у стен Сталинграда…»

«Правильно! Верно! — думал Растокин и, волнуясь, сжал огромные кулаки. — Мы теперь уцепились тут, и они нас отсюда нипочем не вышибут».

«Партия сказала: „Так надо“, и мы сделаем, как надо», — думал Коробов, стоявший рядом с Оляпкиным, который слушал текст письма, затаив дыхание, с полуоткрытым по-мальчишески ртом. Внимание всех было обращено на смуглое лицо Логунова, на его крупные руки, в которых белел лист бумаги… письмо Родине…

— «Посылая это письмо из окопов, мы клянемся, что до последней капли крови, до последнего дыхания, до последнего удара сердца будем отстаивать Сталинград и не допустим врага к Волге…»

— Так оно и будет! — вскричал Семен Нечаев, протискиваясь к столу, чтобы поставить свою подпись. — Товарищ командир батальона, обождите минутку: мы спишем слова клятвы, чтобы она была при нас.

63

— Сначала мне казалось, что работать здесь невозможно. А теперь притерпелась, — сказала Варя после митинга в госпитале. — Вчера рядом с операционной взорвалась бомба, погас свет. Мы попадали, потому что земля как будто ушла из-под ног, потом вскочили, зажгли лампы, смотрим, а раненого, которого собиралась оперировать Лариса Петровна, на столе нет.

— Мы вытащили его из-под стола, куда он заполз в потемках. — Лариса посмотрела на Злобина. — Представляете: все приготовлено к операции, и вдруг раненый исчез со стола. То ли сбросило его, то ли он сам свалился от испуга… А Софья Вениаминовна хохочет!..

— Как же не посмеяться! — Яркое, подвижное лицо Шефер, покраснев, становится еще ярче, еще чернее выступают на нем крупные родинки. — В жизни не приходилось доставать больного из-под операционного стола! Я и санитар тащим его, а он, ошалев от боли, отбивается — и обратно под стол. Но зато мы и помогли ему! Еще сто лет проживет! Что, плохо я вам ассистировала?

— Очень хорошо. Но зачем было смеяться?!

— Для вас, наверно, ничего смешного не существует! — с досадой огрызнулась Софья. — Я вот тоже… — она торопливо засучила рукава халата и гимнастерки и показала большой лилово-черный кровоподтек возле локтя, — ушиблась, когда упала. И еще кое-где есть… Сгоряча, правда, не почувствовала, а потом, во время операции, как болело! А я даже не пожаловалась!.. Правда ведь?

— Правда, — подтвердила Лариса, с невольной улыбкой глядя на нее. — Не поймешь вас, то ли вы дитя душой, то ли твердокаменная.

— Уж какая есть! — промолвила невропатолог с оттенком самодовольства. — Кто бы вас тут смешил, если бы меня не было?

— Вы сделали прививку против столбняка этому раненому? — спросил Иван Иванович Ларису.

Его потянуло подойти к ней, ободрить добрым словом. Тяжко ей тут с ребенком, вблизи дорогих могил, засыпанных развалинами!

— Сделала. Мы очень боялись за него. Раненые потребовали, чтобы им тоже дали подписать клятву. У них тяжелые ранения, вряд ли они скоро вернутся в строй… Но война ведь еще долго продлится…

Подписав письмо, врачи и сестры все еще толпились в предоперационной, громко разговаривали. Настроение у всех было приподнятое.

— Ты что, Муслима? — обратилась Фирсова к Галиевой, которая с заплаканными глазами пробиралась в толпе. — Плохо кому-нибудь?

— Заходили ребята с завода, говорят — убита Лина Ланкова.