Собрание сочинений. Том 3.Свидание с Нефертити. Роман. Очерки. Военные рассказы

«Дурачок» лишь передернул плечами при словах матери.

Аня отрешенно глядела мимо Федора. Она не любила жильца, занимавшего комнату, которая, как считала, должна принадлежать ей по праву.

Федор прошел к себе. А через пять минут явился Сашка — на постновато-невинной мордочке нетерпение, под ресницами нехороший веселенький блеск.

— Иди-ка спать, — попробовал его отослать Федор.

— Алку-то продали… — хихикнул Сашка.

— Как продали? Что мелешь?

— Вот и продали.

— Кто?

— Лешка.

— За что?

— За что продают? За деньги.

— Рассказывай быстро да катись.

— Арсения Ивановича Заштатного знаете?.. У которого «Победа». В тридцать пятой квартире живет…

— Знаю. Физиономия круглая, вежливый…

— Он с Лешкой договорился — приводи Алку ко мне. Давно уговаривал, да мало давал. Лешка не соглашался, просил тыщу рублей…

— Не ври!

— А я не вру. Может, не тыщу, может, больше, кто знает. У Заштатного денег чемоданы. Артелью заведует, У него там все жулики, а он самый главный. Еще бы не богач…

— Не мели!

— Вчера Лешка с Алкой пошли к Заштатному как бы в гости. Лешка-то посидел да ушел, вроде за гитарой, а Алка осталась. Заштатный — дверь на ключ… Ночь просидела, на другой день к вечеру только вышла. Хи-хи!..

К вечеру выпустил… Она на Лешку. Хи-хи!.. Царапалась… Дура, никто бы не узнал… Хи-хи!..

Этому мальчишке неплохо жилось во дворе — что ни день, то новое событие, не заскучаешь. В глазах — дрянненький смешок, на губах блуждающая улыбочка человека, знающего житейскую изнанку. Ни возмущения, ни отвращения, напротив, удовольствие: ах, интересно! И это для Федора было страшно, страшней, пожалуй, того, что сейчас услышал.

— Витька узнал — и на улицу. Он ваш ножик схватил. С ножом… Лешка его сначала трогать не хотел: уйди, говорит… А тот лезет, размахивает. Ну, и ножик отобрали и побили. Поделом, кавалер хороший…

— Хватит! — оборвал его Федор.

— Алка-то… Хи-хи!.. Кричала: «Назло всем проституткой буду!» Хи-хи…

Федор взял его за плечи и вытолкнул из комнаты:

— Иди спать!

Утром к Федору пришел Виктор: чистая праздничная сорочка, мокрые расчесанные волосы, лицо бледно до голубизны, на лбу засохшая ссадина, под внешним спокойствием — решительность скрученной пружины.

— Уезжаю, — сказал он.

— Куда?

— Не знаю. Все одно куда. Подальше бы… Может, в Сибирь, может, на Дальний Восток.

— Что ж… — Федор помолчал. — К лучшему.

Виктор сел к столу, кося глаза в угол, сказал вдруг:

— Во время войны в соседний двор фугаска попала…

— А это к чему?

— А к тому, почему не в наш. Все бы на кусочки разнесло.

— И тебя бы, дурака, тогда не было.

— Пускай. Кому я нужен!

— Надеешься завербоваться на работу — значит, нужен кому-то. Ненужного не возьмут.

— Не пойду вербоваться — обойдутся без меня?

— Обойдутся.

— Значит, не так уж нужен.

— А ты хочешь, чтоб мир без тебя жить не мог, великий человек?

— Хочу, — ответил убежденно Виктор. — Пусть не мир, а чтоб кто-то. Хоть один человек не мог жить без меня на свете. Я умру, и он умрет. Вы думаете, я матери нужен? Нужны ей мои копейки, которые я зарабатываю. — Дернул раздраженно головой, спросил неожиданно. — Вам бы хотелось сидеть на месте Сталина?

— Вот никогда не применял себя к его стулу.

— А мне бы хотелось. Посадили бы меня, я бы тогда знал, что делать.

— Что? Интересно.

— Стрелял людей.

— Что-о?

— Собрал бы войска, отдал им приказ: ездите из города в город, ходите по дворам и стреляйте без жалости таких, как Лешка Лемеш или как эта тихая сволочь Заштатный.

Федор стоял над Виктором, разглядывая в упор. Тот сидел перед ним, долговязый, нескладный, болезненно бледный, пугающе убежденный, — мальчишка, безрассудно верящий в случайно подвернувшуюся мысль. Над такими властвует минута, она-то и толкает на преступления.

— Чуть поздновато ты родился, — сквозь зубы произнес Федор.

— А что?

— Был такой правитель, точно по твоему вкусу.

— Кто?

— Гитлер.

Виктор помолчал. И тогда Федор пошел на него грудью:

— Хочешь, сморчок, чтоб тебя любили, чтоб жить без тебя не могли? Хочешь?..

— Ну?..

— А за что? За то, что готов стрелять людей? За что любить? А еще Лешку упрекаешь…

— Я бы за деньги девку не продал, какая бы она ни была.

— Да что тебе девка какая-то, что тебе мать, ты же мечтаешь, чтоб на них фугаска упала! Ты ненавидишь всех! Лешка, по-твоему, гадина, а ты-то хуже.

— Я? Лешки?

— Ему плевать на людей — на тебя, на твою мать, на Алку. Нужно — затопчет в грязь, нужно — пырнет ножом, не задумываясь. Ты за это его не любишь?

— Ненавижу!

— А сам?.. Не нож, так винтовку готов взять против людей. Еще в правители себя ставишь. Такому правителю лешки самые подходящие помощники. Ненавидишь?.. Да тебе целовать его надо в сахарные уста. Ты с ним — два сапога пара!

Виктор съежился, кособоко склонил голову, и Федор почувствовал — пробил, плачет.

— Ну что? Посмотрел на себя со стороны — красив?

— Я ведь так… К слову… — выдавил из себя Виктор.

— И Гитлер сначала всего-навсего орудовал словом, да кончил печами, где детей жег.

— Но что — прощать? Прощать Лешку?

— Нельзя!

— Значит, ненавидеть?

— Да.

— Не пойму. То ругаете, что ненавистник, то говорите — ненавидеть!