Собрание сочинений. Том 3.Свидание с Нефертити. Роман. Очерки. Военные рассказы

Сомневаюсь, был ли на свете такой писатель, который как замыслил действия героя, так и выдержал бы их до конца, не привнося в замысел ничего непредусмотренного. Неожиданности свойственны любому творчеству, в том числе и литературному.

Человеческая система, в которую поместил Толстой свою «прелюбодейку» Анну Каренину, представляла из себя обособленное высшее сословие, состоящее из привилегированных семей. Именно семья была основой этой исторически сложившейся социальной группировки. Семье принадлежали жизнеобеспечивающие средства, дающие материальные блага. Даже высокий государственный чиновник Каренин существовал не на свое жалованье, а, как Стива Облонский, как Вронский и Левин, жил с доходов семейной собственности — наследственных имений.

Развал семьи неизбежно нес в себе подрыв экономической базы: наследственные имения начали бы дробиться, сам процесс наследования утратил бы строгую определенность, стал запутанным, а значит, родовые привилегии потеряли бы значение, иерархическая сословная система начала бы трещать и рушиться. Но достаточно не доводить семью до полного развала, сохранить ее внешнюю форму, как эти опасности не возникнут. Внутри семьи могут быть самые непрочные отношения — муж изменяет жене, жена мужу, — важно только, чтоб не дошло до полного разрыва, до разрушения узаконенного союза, и сословная система окажется невредимой.

Анна Каренина в силу своей духовной незаурядности, женщина беспредельно страстная, не могла ограничиться любовной интрижкой, прорвала все рубежи, все запреты, сломала семью, а значит, невольно представляла угрозу той системе, к которой сама принадлежала. Потому не отдельные люди мстят Анне, нет! Обиженный ею и оскорбленный муж Каренин, сам наиболее покорный раб своей социальной машины, действует против Анны лишь под внешним давлением. Не случайно у Анны срывается с уст по его адресу: «Злая машина!» Скорей часть ее, послушное орудие. И когда эта машина на какой-то момент утрачивает власть над Карениным, он остается самим собой, то оказывается вовсе не злым, способным на великодушие человеком, — прощает все больной Анне, готов помириться с Вронским.

В трагедии Анны персональных виновников нет. «Аз воздам» совершает специфическое, стихийно сложившееся человеческое устройство, нарушая при этом общепринятые нравственные нормативы. В том числе и те, какие проповедовал вдохновивший Толстого апостол Павел: «Никому не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром пред всеми человеками».

Наказывает только бог и то только через людей. Толстой, произнесший эти слова уже после написания «Анны Карениной», отнял у бога право вершить суд над людьми, с доскональностью ученого вскрыл в романе механизм действия наказания. Божеское было лишь тонким налетом на творчестве великого художника, под ним всегда скрывалась человеческая основа. Мне думается, более глубокого материалиста не существовало в нашей литературе.

Ни о чем другом люди так много и так страстно не говорили, ни к чему так исступленно не стремились и ни в чем так мало не преуспели, как в нравственном поведении. Если сейчас проблемы нравственности возросли до глобальных размеров, стали предметом международной политики, то способы их разрешения остались в основном теми же, какими пользовался в незапамятные времена библейский Моисей.

По-прежнему пропагандисты норм поведения взывают на манер Моисея к каждому в отдельности человеку: не убий, проявляй доброту, уважение, терпимость и т. д., и т. п. Ты персонально не убий, ты проявляй доброту, уважительно относись к ближнему! И нехитрый, едва ли не в первобытном обществе возникший расчет — коль каждый поймет эти элементарнейшие, не требующие большого ума правила, то дурные, отравляющие жизнь поступки прекратятся, перестанет литься кровь, исчезнет насилие, обман, наступит благоденствие на грешной земле. Даже современные выдающиеся ученые мира во главе с Альбертом Эйнштейном в своем знаменитом Пагуошском манифесте действовали тем же ветхозаветным способом, призывая людей всей планеты быть благоразумными и терпимыми друг к другу.

Усвой правила и поступай в строгом соответствии с ними. То есть подразумевается, что поступки человека целиком и полностью зависят от него, от его личной воли, от его желаний.

Художественная литература в своих лучших образцах постоянно опровергала это устоявшееся заблуждение, показывая человека в зависимости от обстоятельств, от человеческого окружения, сложившегося в определенную систему. Гамлет вряд ли не хотел бы покойного существования, но окружение толкнуло его на неистовства. Честный от природы Растиньяк не по своей воле пошел на сделки с совестью — заставил общественный механизм.

До Толстого художественная литература как бы ставила общественность перед красноречивыми фактами, противоречащими тысячелетней практике проповедников нравственности. Толстой не просто прибавил к этим фактам новые, яркие и убедительные, он сделал обобщающий вывод: поступки человека не зависят от него самого, есть некая направляющая сила.