Собрание сочинений (Том 4)

Вот Вы пишете, что Андрея с детства исследовали психоневрологи. А нужно это? Ведь, как известно, врачи этой специальности редко вмешиваются в жизнь по своей инициативе, значит, Вы сами водили Андрея к ним. Смысл? Могу предположить, что наследственность Андрея беспокоила Вас с его раннего детства. Глубоко уважая науку, и медицину в частности, все-таки хочу заметить, что домашняя терапия любви и терпения не менее влиятельна для маленького человека, чем прогнозы и транквилизаторы. Не замучивайте себя и мальчика этими обследованиями - ведь Вы и сами признаете, какой мукой был детский стационар в больнице такого профиля.

Любовь бывает естественная и неестественная. Боюсь, что суетой, которой Вы сопровождаете рост Андрея, бесконечной конфликтностью, обследованиями, горькими Вашими думами о безысходности, обреченности его воспитания, независимо, даже незамечаемо Вами, диктуется неестественность любви к Андрею. Потому Вы и прибегаете, в отчаянии, к жестокому объяснению - кукушонок.

А может, надо попроще, Нина Степановна? Отодрать ремнем - нет, к этому я не призываю, как некоторые Ваши знакомые, достаточно представить вас, двух интеллигентных женщин, ведь, подняв руку на Андрея, потом Вы ответите слезами, раскаянием и массой ненужных, опять же искусственных ласк в виде конфет, подарков и всевозможных поблажек... И все же наказание должно присутствовать в доме. Только ни за что нельзя наказывать трудом, работой по дому - это, по моему разумению, одно из самых развращенных и подлых наказаний - оно заботу о доме превращает в рабство.

Как любить естественней - этому никто не научит. Тут должна подсказать врожденная тонкость, природная чуткость. Не спешите, "не гоните динамо", как говорят подростки, будьте терпеливы, не ужасайтесь, не впадайте в шок или в истерику от очередных происшествий Андрея, подчеркивайте его достоинства, соблюдайте этическую дистанцию между собой, пожилой женщиной, и им, мальчиком, будущим мужчиной. Надо пробуждать в нем угрызения совести, только никакого пробуждения не наступит от Ваших нотаций, от Ваших проработок - совесть должна пробудиться от какого-то удара, озарения, и тогда человек изменится внутренне.

Это самое главное.

Есть одно обстоятельство в Вашем письме, которое меня не на шутку тревожит.

Все Ваши беды и бедки одолимы, исправимы, если их не запустить. Но один факт может реально сломить Андрея, и бойтесь его пуще всего остального.

Дело в том, Нина Степановна, что я сторонник полной и безусловной тайны усыновления. Ребенок должен знать лишь одно: Ваша дочь - его мать, и это последняя истина.

Вы же пишете, что многие в Вашем доме знают, что Андрей - приемный сын, что где-то неподалеку живут его пьянствующие родители и что Вы, наконец, познакомили его с родным братом.

Зачем?

Как узнали соседи - разве нельзя было придумать соответствующую версию? Какая нужда знакомить его с братом; Андрей - что, знает о кровном родстве с Колей? И если да, зачем, во имя чего это сделано?

Жизнь сложна, дорогая Нина Степановна, не будем идеалистами, но реальное воспитание Андрея может сделать его человеком мягким, неустойчивым, без внутреннего стержня - хотя создать такой стержень главная цель Ваша, мне кажется, - и вот вступивши во взрослую жизнь, неустойчивый человек однажды потрясен открытием "правды", по которой Ваша дочь ему не мать, а мать живет неподалеку, пусть пьяница, пусть не вспомнила ни разу, - греховность привлекательна, она вызывает жалость. И вот сотрясенный этим откровением, неустойчивый, несильный внутренне человек ломается. Для него это становится главным, а все Ваше - Ваша любовь, жалость, Ваше старание дать ему ласку и комфорт оборачивается стертым, ничего не стоящим грошом, который подали ему не из чувства, не из человечности, а из милостыни.

Вот чего надо бояться, почтенная Нина Степановна! И не потому, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным, а потому, что такова нелогичная логика жизни, несправедливая правда, жестокая истина, которая приносит разочарование, разлом.

Вы пишете, он любит Колю больше жизни, но почему? Наверное, жалеет его, видит в нем друга? Оттого, что узнал? Зря.

Зря Вы открыли ему эту правду. Есть правда, способная возвысить, необходимая, чтобы очиститься. И та же самая правда способна сломать. Тут все зависит от корня, от стержня, как принято говорить.

Человек сильный, узнав правду в с в о е в р е м я, сам пережив испытания, узнавший, что такое лишения, сделает только одно: преклонит колени перед Вашей дочерью и Вами. Но в свое время и будучи сильным.

А ведь надо еще воспитать его таким. Не для себя, не для удовлетворения собственного тщеславия, а для него - единственно для него.

Вам предстоит немало тяжкого, Нина Степановна, особенно же - Вашей дочери. За двенадцатью годами последуют пятнадцать, шестнадцать повзрослевшее, но все еще отрочество, такая неразумная, такая путаная пора. А потом семнадцать, девятнадцать, двадцать лет - где, может быть, вы обнаружите тот самый затянувшийся инфантилизм, детскость при пробивающихся усах и хриплом басе.