Собрание сочинений. Том 4

Нам следовало бы почаще говорить о расплате за такие пропуски. Безобидное вроде бы увлечение обернулось бизнесом, а потом и болью собственного отца. Но в рассуждениях о линии поведения, особенно в школе, учитель редко обращается к такой теме, как покой, здоровье и даже сама жизнь близких ребенку людей. А ведь такой разговор должен вестись, и вестись на высокой ноте подлинного гуманизма, когда в юном человеке надо разбудить такие важные струны духовности, как сострадание, как жалость, как непричинение зла матери и отцу, бабушке и деду, просто прохожему старику и встречному малышу. Путь к настоящему гуманизму лежит через любовь к ближнему, через заботу о нем, через линию поведения, оберегающую близких от неприятностей, которые может доставить ребенок. Его следует приучить думать о своих поступках, контролировать их, всегда и непременно учитывая ту боль и ту радость, которые они могут доставить — сперва близким, а затем и вообще людям.

Это ведет к главному — не к анализу уже совершенного поступка, а к анализу замысла. Дурной поступок, неверная линия поведения могут быть предвосхищены таким ясным, таким простым действием, если ребенок заранее критически подумает о возможных последствиях.

Последствия вещизма обнаруживаются не сразу, не определенно, они прикрыты флером псевдоуважительности.

Святой долг воспитателя, преодолевая сопротивление «общего мнения», педагогики неорганизованной части разомкнутого пространства и «переоценки ценностей», внушить ребенку иммунитет к вещизму.

8

Теперь, выделив из обширного круга людей, называемых воспитателями, только школьного педагога, коснемся еще одной важной — и деликатной — темы, имеющей безусловное значение, когда мы говорим о вещизме.

Оговорюсь: этот разговор касается прежде всего учителей молодых — педагог опытный даже частности испытал собственной судьбой, и, надо сказать, на его замечание молодой коллега отзывается порой все с той же ученической беспечностью и непониманием, какими в достатке владел он всего несколько лет назад на студенческой скамье или школьной парте.

Однако голых призывов и одних лишь восклицаний здесь недостаточно.

Приведем психологический этюд — конечно же, из жизни.

Главное действующее — а затем и страдающее — лицо — молодая учительница, выпускница института иностранных языков.

Место действия — школьный класс, школа, куда юная «француженка» приехала по распределению. Город, где находится школа, — крупный центр с миллионным населением.

Девушке — назовем ее Женей, Евгенией Степановной — по-настоящему повезло: после четвертого курса ее как отличницу отправили на стажировку во Францию, для совершенствования в языке, и она целых четыре месяца прожила в Париже, где кое-что и купила из одежды. Ничего сверхъестественного в гардеробе Жени не было, велики ли деньги у студентки, но брючный костюм, блузки и кофточки, модные джинсы, комбинезон, белое шелковое пальто и кое-какую мелочь она все-таки привезла.

Школа встретила ее приветливо, пожилая директриса, походившая на знаменитую артистку Гоголеву, была, как и все, добродушна, искренне восхищалась, что молоденькая учительница жила в Париже, выходит, язык знает не только по институтскому курсу, но еще и по жизни. Обе они — и директриса, и Женя — понравились друг другу, впрочем, Женя не могла не нравиться, даже женщинам. Тоненькая, как лозинка, с открытым доверчивым лицом и серыми глазами, она светилась обаянием.

Заметим, между прочим, что при знакомстве с директрисой Женя была одета, с ее точки зрения, изысканно — в клетчатую юбку и такой же жакет, под которым виднелась часть французской блузочки, какие там носят для деловых свиданий.

Наутро был первый урок. Женя уже давно и с волнением думала о том, как ей одеться. Она знала, ей достался девятый класс — не так уж намного она и старше этих девушек и мальчишек, приходить к ним в жакете было бы слишком чопорно, надо поскорее найти контакт, преодолеть расстояние, которое — это Женя знала из учебников — существует между столом учителя и партами. Этот барьер, пожалуй, главное, будет преодолен он, и все покатится как по маслу, знаний французского Жене не занимать. И, подумав, она решила приблизиться к классу. Натянула джинсики с широким кожаным поясом, туфельки на высоком каблучке, для праздничности — все-таки праздник! — ярко-алую блузку из ткани, похожей на шелк, но все-таки не из шелка — переливающейся при каждом движении, каждой складочкой по-новому отражающей свет — с нарядной вышивкой и кружевом на воротничке и пузырчатыми рукавами. Сверху, подумав, накинула джинсовую жилетку, вышитую цветами. Оглядела себя в зеркало: что ж, скромно, но нарядно, так можно пойти на институтскую лекцию, в музей или на званый вечер.