А. ПушкинПоэзия чадит,да вот не вымирает.Поэзия чудит,когда нас выбирает.Вот малый не дурак,валидол сосущий,в портфельчике несущийотварной бурак.Ему сейчас бы муссада ромовых баб,но Муза — ай да Муза! —его за шкирку — цап!И мысли лоб сверлят,и он забыл о ложке,и он гигант! Сократ!…В обломовской обложке.И вот не Аполлон —тщедушный и невзрачный.Весь, как обмылок, они скользкий и прозрачный.Но вдруг какой-то свиств ушах его, и точка!И, как боксерский свинг,по морде века — строчка!А вот — валится с ногшалавая пичужка,тряпичница, пьянчужка,салонный клоунок.Но что-то ей велит,и, как зимою ветки,бог изнутри звенит,и — мраморнеют веки.А вот пошляк, шаман,впрямь из шутов гороховыхЕму подай шампаньи баб, да и не ромовых!Но вдруг внутри приказпрорежется сурово,и он — народный глас,почти Савонарола.Поэзия чудит,когда нас выбирает,а после не шалити души выбивает.Но кто нам всем судья?Да, для мещан мы «в тлене»,но за самих себямы сами — искупленье.1966
Муки совести
А. Ш о с т а к о в и ч у
Мы живем, умереть не готовясь,забываем поэтому стыд,но мадонной невидимой совестьна любых перекрестках стоит.И бредут ее дети и внукипри бродяжьей клюке и суме —муки совести – странные мукина бессовестной к стольким земле.От калитки опять до калитки,от порога опять на порогони странствуют, словно калики,у которых за пазухой – бог.Не они ли с укором бессмертнымтусклым ногтем стучали тайкомв слюдяные окошечки смердов,а в хоромы царей – кулаком?Не они ли на загнанной тройкемчали Пушкина в темень пурги,Достоевского гнали в острогии Толстому шептали: «Беги!»Палачи понимали прекрасно:«Тот, кто мучится, – тот баламут.Муки совести – это опасно.Выбьем совесть, чтоб не было мук».Но как будто набатные звуки,сотрясая их кров по ночам,муки совести – грозные мукипроникали к самим палачам.Ведь у тех, кто у кривды на страже,кто давно потерял свою честь,если нету и совести даже —муки совести вроде бы есть.И покуда на свете на белом,где никто не безгрешен, никто,в ком-то слышится: «Что я наделал?» —можно сделать с землей кое-что.Я не верю в пророков наитья,во второй или в тысячный Рим,верю в тихое: «Что вы творите?»,верю в горькое: «Что мы творим?»И целую вам темные рукиу безверья на скользком краю,муки совести – светлые мукиза последнюю веру мою.1966