Племя Готи, о котором часто упоминается в истории войн здешнего края, и в последнее время имело влияние на участь скутарского пашалыка; оно нередко поддерживает возмутившихся пашей, входит в сделки с правительством, принимает сторону племен Черногории во время войн против нее. Раздраженное изменой скутарийцев, когда оно в 1832 году во главе других горных племен шло на цитадель города, – отомстило в следующем году самым кровавым образом. Войско султана вместе с жителями Скутари, в числе 5.000, шло к Подгорице, чтобы подать городу помощь против Черногории. В дефилеях Готи, жители этих гор напали на войско; более 1.500, положили на месте: остальных разогнали. Битва эта очень памятна в здешнем краю, она заставила турецкое правительство бояться и уважать воинственное племя Готи. Только этим путем жители Турции и могут себе добывать хотя некоторые права, предоставленные всем людям на земле; как, например, свободу вероисповедания, неприкосновенность семейных отношений и другие. – Готи находится в каком-то исключительном положении и в отношении местных магометан, которые здесь ладят более со своим католическим племенем, чем с правительством султана.
Южнее примыкает к озеру другое католическое племя – Кастрати; оно обязано неприступности горы Велечик сохранением своей первоначальной независимости. Впоследствии, уже усилившись числом, оно распространилось и по долине Байцы, встретив, однако, тут сильное сопротивление турок.
В том же вассальном отношении к своему правительству находится и лежащее за Кастрати племя Клементи, – оно не платит гарача, но поставляет войско в случае войны. В нем 3.800 католиков и человек 150 турок.
Таким образом мы видим по восточную сторону господствующей верой католическую, но на север, ближе к Черногории, весь Подгорицкий округ почти исключительно православного исповедания, за исключением турок, живущих по городам. Зетская долина, как я уже заметил, считается плодороднейшей во всем пашалыке, но здесь христиане – райя; открытые отовсюду и угрожаемые крепостями и городами Жабляк, Спуж и Подгорицы, – они находятся в самом жалком положении, в нищете; изредка только, когда притеснения и насилия доводят их до крайности, они с ожесточением восстают против врагов своих и, подавленные численностью, тысячами гибнут от мстительного фанатизма турок.
Вышедши из лодки, мы имели первый привал в Белопольи. Это было в хане, нечто в роде постоялого двора, содержимом турком. Хан, как и большая часть домов в Албании, состоял из двух этажей: в нижнем, состоящем из сарая, содержится скот и свалены разные принадлежности домашнего обихода; в верхнем помещаются посетители. Было уже темно; среди комнаты на каменной плите пылал огонь: нас человек десять, порядком прозябших в сырой избе, окружали огонь, кто дремал, кто рассуждал с хозяином; по стенам были развешаны между всяким хламом ружья и пистолеты, по которым перебегал, как бы играя, свет пылавшего костра. По углам господствовал мрак, и только изредка, когда огонь становился ярче, сверкали пара черных глаз и заткнутые за поясом пистолеты. На костре жарился целый баран, на палке; два провожавшие нас турка не дремля бодрствовали над ним, поминутно перевертывая вертел и с наслаждением вдыхая в себя заманчивый запах сала. Все вместе – и лица, и разнообразие костюмов, и обстановка, представляло очень живописную картину, но надо сказать, что положение участвовавших в ней было совсем непривлекательно и далеко от того комфорта, которым каждый из нас пользовался даже в Скутари.
Мы расположились спать, не раздеваясь конечно, на полу подослав под себя часть шинели и укрываясь остальною частью. Нам еще это легко было сделать со своими обширными офицерскими шинелями, но каково австрийцам! Напрасно 3. старался извлечь сколько возможно больше пользы из своего толстого пальто, он то и дело вертелся в нем: то прикрывая ноги, обнажал плечо, то натягивая на прозябшие плечи, предавал на жертву холоду ноги. Это подало повод к разговору о превосходстве наших шинелей офицерских и солдатских перед австрийскими. 3. говорил, что это превосходство было признано всеми военными во время венгерской кампании, когда нашим и австрийцам часто приходилось бивакировать вместе.
В течение всей ночи кто-нибудь из нас приподнимался, чтобы поддержать огонь, и едва забрезжил свет в щели дверей и ставней единственного окна, и то без стекла и даже без бумаги, – как мы все встали, торопясь покинуть негостеприимный кров.
Дорогою до Подгорицы мы почти нигде не встречали поселян, они прятались от нас. Но едва я отбивался в сторону один, далеко от сопровождавших нас турок, как откуда ни брался бедный райя тайком, украдкой крестился, кидался ко мне, целовал полу моего платья и исчезал прежде, чем я успел произнести ласковое слово.