— Ты моя жар-птица. Поймал — и не верю своему счастью! Может быть, ты спалишь меня, но я и за то буду благодарен тебе.
Юрий Тризна в майке и трусах стоял у распахнутого окна, неохотно приседая, с мрачным видом делал утреннюю гимнастику. Потрясенный, казалось, неожиданным выбором Нади, он не был на ее свадьбе, сразу выехав в Светлогорск на завод пластмасс. Трехдневная командировка, данная Барковым, кончилась, и теперь Юрий мучительно обдумывал, как быть дальше.
Ахмадша, проходя мимо, поклонился ему с дружелюбной улыбкой. Все здесь было мило сейчас беглецу поневоле.
Тихое утро. Парк, раскинувшийся чернолесьем на горе, дремлет, утопая в легкой дымке осеннего тумана. Но город уже не спит: идут на вахту рабочие, шумят грузовые машины и автобусы. Липы, посаженные зимой на главной улице, обещают пышным ростом аромат цветения в недалеком будущем.
Будущее города… О нем говорят и кварталы новых домов, и молодая беременная женщина, идущая к автобусному вокзалу со своим мужем. Этих не привлекает рок-н-ролл, они не сваливают с себя ответственность за свои и чужие дела, не шарят по отцовским карманам, воруя деньжонки на заграничные тряпки и пьянку. Идут, взявшись за руки: он — на вахту, она — чтобы лишние полчаса побыть с ним вместе. Это им и таким, как они, принадлежит будущее города, построенного их собственными руками, им принадлежит будущее всей страны. И еще идут молодые пары. В Светлогорске часто справляются свадьбы, и каждой семье дают отдельную квартиру..
Солнце еще не поднялось над кварталами белых домов с серыми шиферными крышами. В светлых сумерках разносится медноголосый звон московских курантов, потом величаво звучит гимн. Столица шлет материнский привет новорожденному городу:
«Говорит Москва! Доброе утро, товарищи!»
— Доброе утро, мама! — тихо сказал Ахмадша заспанной Наджии, открывшей ему дверь.
— Сыночек! — Наджия всплеснула руками. — Что же ты так?.. Даже записки не оставил! Тебе и горя мало, а мы тебя потеряли, с ног сбились от розысков.
— Ладно, мама! Не о чем теперь горевать, — суховато успокоил Ахмадша: что ни говори, распалось крепкое кольцо дружной семьи.
Уже сидя за столом, спросил:
— Как Хаят?
— Хорошо живет, только Зарифа и Салих совсем ее избалуют, — с материнской ревностью отозвалась Наджия, собирая на стол. — Она на свои скважины ездит теперь в любое время суток. Я уж говорила Салиху, чтобы он запретил ей ходить по лесу ночью. У меня ноги бы от страху отвалились, за каждым кустом косматый Шурале мерещился бы, а ей все нипочем! — Наджия помолчала, туго сжав еще свежие губы. — А про отца и не спрашиваешь!
— Что он?..
— Работает. Добурил-таки скважину на воде, благодарность получил от Совнархоза. Ты разве в газете не читал?
Ахмадша не ответил: стыдно было сознаться, что газеты он и в руки не брал в эти дни.
— Ты почему ничего не ешь, сынок? — обеспокоенно спросила Наджия, пододвигая к нему тарелки с разогретым мясом, крупными помидорами, нарезанными ломтиками, с малосольными огурцами и обваренной крутым кипятком брынзой.
«Похудел! Почернел! Глаза ввалились, будто неделю на вахте простоял!» — мысленно восклицала она, с сокрушением разглядывая своего любимца. С самого младенчества радовал ее тихий, ласковый мальчик: и учился отлично, и по дому помогал. А вот испортила его эта рыжая. Она-то не больно долго скучала по нему!
Так и чесался язык у Наджии сообщить поскорее сыну последнюю новость, мгновенно облетевшую Камск, Светлогорск и соседние нефтеуправления, но она сдерживалась из боязни причинить ему новые страдания.
И все-таки не вытерпела.
Едва он встал из-за стола, она с дрожью в голосе, хотя и старалась казаться спокойной, выложила:
— Надя-то Дронова замуж вышла!
Ахмадша окаменел, лицо его стало серым. А глаза… Ох, лучше бы прикусила язык Наджия, чем видеть такие глаза! Материнское сердце перевернулось от боли; она опустилась на скамью и закрылась руками, чтобы не видеть, как сын, будто ослепнув, пошел к двери. Но едва он перешагнул порог, Наджия вскочила и с резвостью молодушки побежала за ним: еще убьет себя, попадет под машину! Теперь от него всего можно ожидать!
Она нагнала его на лестнице, преградила ему путь, задыхаясь от охватившего ее страха.
— Куда ты?
Неожиданная улыбка Ахмадши поразила ее.
— На вахту. Куда же мне?
Голос ровный, будто и не случилось ничего, но от этого неестественного спокойствия Наджии стало еще страшнее. Впервые с беспощадной ясностью она осознала ужас того, что произошло: ведь Надя Дронова топилась из-за ее сына, а у нее тоже есть мать. И девушка, решившись на отчаянный шаг, так же, наверно, улыбалась ей.
«Зачем же мы рожали их, если не сумели сделать счастливыми?» — пронеслось в голове Наджии.
— Вернись! Прошу тебя. Я с ума сойду, если ты уйдешь!
Губы Ахмадши жалко изогнулись, от улыбки и следа не осталось.
— О чем же вы раньше-то думали?
— Вернись! — твердила она. — Прошу тебя!
Он тяжело оперся на перила лестницы, вспомнив Юрия, стоявшего у окна, спросил глухо:
— С кем… за кого вышла Надя?
— За Алексея Матвеевича.