Собрание сочинений. Том 6

Гордость не позволяла мне явиться в дом моего друга без гроша, поэтому я не зашел подкрепиться и переночевать на станцию. Я доел остатки коврижки и расположился в лесу. Чтобы не напрашиваться на ненужное сострадание, добавлю, что я совсем не был голоден и не испытывал каких-либо лишений. Под сенью тихого, дружелюбного леса исчезло и чувство одиночества, несколько раз охватывавшее меня на большой дороге, при встрече с чужими людьми, с которыми я не заговаривал из гордости и застенчивости. Должно быть, в гостинице или в какой-нибудь переполненной хижине я чувствовал бы куда острее, что я одинокий бродяга. А тут я прислушался к негромким звукам еле заметной жизни в траве и среди папоротников, увидел над головой задумчивые и сонные звезды и уснул крепко, забыв о боли в израненных ногах и перестав сожалеть о носовых платках, которые пошли на перевязку.

Утром обнаружилось, что моя фляга пуста, и я понял, что пренебрег первейшей заповедью путешественника — выбирать ночлег поблизости от источника воды. Пришлось жевать сырые кофейные зерна, чтобы хоть чем-нибудь приправить скудный завтрак.

Днем я старался, насколько возможно, держаться в стороне от большой дороги, хотя это удлиняло путь. Тем временем мои перевязанные платками ноги покрылись таким густым слоем красноватой пыли, что, по всей вероятности, трудно было сказать, что на них надето. Но целебный лесной воздух подбодрял меня во время всего пути, а изменчивый пейзаж, открывавшийся с высоты горных хребтов, — я в жизни не видел ничего прекраснее, — все время приводил меня в волнение. К тому же на каменистой тропинке изредка попадались выходы породы, которая могла быть золотоносной, и при виде их я вздрагивал от таинственных предчувствий. Ведь эти странные, белые, словно фарфоровые, зубцы среди красной пыли были из кварца, а я знал, что он указывает на близость золотоносного участка. Перед закатом, следуя этим безошибочным признакам, я добрался до поросшего соснами склона в милю длиной, еще освещенного яркими лучами заходящего солнца. По другую сторону, за глубоким, словно бездонным ущельем, была гора, а на ней выступ, усеянный белыми палатками, похожими на выходы кварца, о которых я только что говорил. Это и были золотые прииски!

Не знаю, чего я, собственно, ожидал, но меня охватило горькое разочарование. Пока я глядел, солнце зашло за зубчатую вершину, на которой я стоял. Огромная тень, казалось, поползла не вниз, а вверх по горе, палатки исчезли, и на их месте засверкало десятка два ярких огоньков, похожих на звезды. Холодный ветер пронесся, и я задрожал в своей тоненькой одежде, мокрый от пота после дальней дороги.

Было девять часов, когда я добрался до лагеря старателей, который был частью поселка, расположенного несколько дальше. С самого рассвета я еще не присел, но, несмотря на усталость, я остановился, не доходя до палаток, спрятал в кустах свой багаж и вымыл ноги в проточной воде, которая казалась кровавой от примеси красной почвы. Затем я снова надел свои ужасные лакированные ботинки и, приняв приличный вид, прихрамывая, вошел в первую хижину.

Здесь я узнал, что мой друг Джим — один из четырех компаньонов, владеющих заявкой «Камедное Дерево», расположенной в двух милях от поселка. Мне не оставалось ничего иного, как направиться в гостиницу «Магнолия», перекусить кое-как и, отдохнув часок, добираться до участка «Камедное Дерево».

«Магнолия» оказалась длинным деревянным домом, большую часть которого занимал огромный салун со сверкающими зеркалами и стойкой красного дерева. В тесной и душной столовой я заказал рыбные биточки и кофе — я думал не столько о питательности блюд, сколько об их дешевизне. Официант сообщил, что мой друг Джим, возможно, сейчас в поселке и что бармен, знающий всех и вся, поможет найти его или укажет мне кратчайший путь на участок.

Боюсь, что от усталости я до неприличия долго засиделся за ужином. Наконец я вошел в бар. Там было много золотоискателей и торговцев, а также несколько изящно одетых мужчин делового вида. И тут тщеславие снова толкнуло меня на безрассудство. Я не «хотел просто обратиться к этому важному бармену в жилете, в белой рубашке и с бриллиантовой булавкой и галстуке, как мальчишка, которому нужно что-то узнать. Нет, по глупости я заказал выпивку и выложил — увы! — еще четверть доллара.

Я уже задал бармену вопрос и, взяв у него графинчик, наливал себе, стараясь изо всех сил казаться непринужденным, как вдруг произошел странный случай. Поскольку он оказал на мою судьбу известное влияние, я расскажу о нем.

Потолок салуна поддерживали шесть деревянных колонн, имевших примерно восемнадцать квадратных дюймов в основании; они тянулись в одну линию, параллельно стойке бара, на расстоянии двух футов от нее. У стойки толпилось множество клиентов, и вдруг они все как один поставили стаканы и торопливо попятились к колоннам. В тот же миг кто-то выстрелил с улицы в открытую дверь, которая была прямо напротив колонн и стойки.