Читаем Собрание сочинений. Том 6 полностью

Кёльн, 22 ноября. Мы предсказывали кёльнскому магистрату, что он получит пинки в ответ на петицию, направленную им королю {См. настоящий том, стр. 37–38. Ред.}. Мы ошиблись. Магистрат, правда, получил пинки, но не от короля, а от Мантёйфеля — Бранденбурга. Tant pisi {Тем хуже! Ред.}. Мы говорили далее, что после постановления Франкфуртского парламента долг левых — выйти из его состава {См. настоящий том, стр. 45. Ред.}. Как мы узнали, вышли не только левые, но и левый центр для того, чтобы организовать демократический Центральный комитет. Tant mieux! {Тем лучше! Ред.}

Осадное положение повсюду — таковы достижения мартовской революции. Дюссельдорф на осадном положений! Город осаждают для того, чтобы его завоевать. Все города Пруссии один за другим объявляются на осадном положении для того, чтобы их снова завоевывать. Вся Пруссия должна быть вновь завоевана, так как вся Пруссия возмутилась против Пруссии. Каким образом осуществляется осадное положение? Путем разоружения граждан. Каким образом можно вторично объявить на осадном положении такой город как Кёльн, если он уже разоружен? Вернув ему сперва оружие. Объявить Кёльн вторично на осадном положении — это значит дать Кёльну оружие. Да здравствует осадное положение!

Написано К. Марксом 22 ноября 1848 г.

Напечатано в экстренном выпуске «Neue Rheinische Zeitung» № 150, 23 ноября 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

ГЕРМАНСКАЯ ЦЕНТРАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ[56]И ШВЕЙЦАРИЯ

Кёльн, 24 ноября. В комедиях прошлого столетия, особенно во французских, непременно фигурировал слуга, увеселяющий публику тем, что он ежеминутно получает колотушки, тумаки, а в наиболее эффектных сценах — даже пинки ногой. Роль такого слуги, разумеется, неблагодарна, но она кажется завидной в сравнении с той ролью, которая разыгрывается на сцене нашего франкфуртского имперского театра, — в сравнении с ролью имперского министра иностранных дел. Слуги в комедиях обладают, по крайней мере, одним средством отомстить за себя — остроумием. А имперский министр!

Будем справедливы. 1848 год ни одному из министров иностранных дел не приносит роз. Пальмерстон и Нессельроде были до сих пор довольны тем, что их оставляли в покое. Напыщенный Ламартин, который своими манифестами вызывал слезы даже у немецких старых дев и вдов, должен был с поломанными и потрепанными крыльями сойти, пристыженный, со сцены. Его преемник Бастид, который всего лишь год тому назад, в качестве официального глашатая войны, изливал в «National» и мало известной «Revue nationale»[57] добродетельное возмущение по поводу трусливой политики Гизо, теперь проливает по вечерам тихие слезы при чтении своего oeuvres completes de la veille {полного собрания вчерашних сочинений. Ред.} и при горькой мысли, что он сам с каждым днем все больше опускается до уровня Гизо добропорядочной республики. Все-таки у этих министров имеется одно утешение: если в большом они не могли похвастаться успехами, то в малом — в датском, сицилийском, аргентинском, валашском и других отдаленных вопросах — они могли взять реванш. Даже прусский министр иностранных дел г-н Арним, когда он заключал неприятное перемирие с Данией, испытывал то удовлетворение, что он не только был обманут, но и сам обманул кое-кого, — и этим обманутым оказался… имперский министр!

В самом деле, имперский министр иностранных дел, единственный из всех, играл совершенно пассивную роль, получая удары, но никому решительно их не раздавая. С первого дня своего вступления в должность он служил излюбленным козлом отпущения, на которого все его коллеги из соседних государств изливали свою желчь, на котором все они вымещали мелкие неприятности дипломатической жизни, выпадавшие в той или иной мере на долю каждого из них. И когда его били и терзали, он не раскрывал рта, подобно агнцу, ведомому на заклание. Может ли кто-либо сказать, что имперский министр хоть пальцем его тронул? Поистине, германская нация никогда не забудет, что г-н Шмерлинг с такой решительностью и последовательностью отважился восстановить традиции былой Священной Римской империи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология