Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I)

Обращаясь к содержанию записок князя Меншикова и достоинству их, как материала для истории его времени, я должен повторить сказанное выше, что в сем памятнике века Петра Великого мы находим не собственный труд достопамятного любимца его, но простую канцелярскую работу, которая приготовлялась каким-нибудь чиновником по данной форме, и потом переписывалась набело дежурным. О самом князе Меншикове в записках упоминается всегда в третьем лице, с прибавлением сокращенно его титула и с почтительным выражением изволил[111]: рука писца переменяется весьма часто, вероятно с переменой дежурных канцелярии. Однообразие предметов, к которым записки день за днем постоянно возвращаются в одном и том же порядке, доказывает, что для них была установлена форма, может быть самим Меншиковым: так ежедневно записывалось: в котором часу он вставал и выходил для приема, по отправлении ординарных дел; какие у него были гости, с отметкой иногда: чем, именно, с некоторыми из них князь занимался, и с кем разговаривал тайно[112]? Потом куда он ездил, где и когда кушал, и кто бывал при столе? Ложился ли после обеда отдыхать, или забавлялся картами, шахматной игрой, или игрой в лото[113]? Ездил ли гулять, или отправлялся в ассамблею, австерию[114] для осмотра работ и т. п. Когда возвращался назад, ужинал и ложился спать?

В заключение почти всегда присоединяется краткая заметка о погоде: «сей день было пасмурно; или, поутру было сияние, а по полудню немного дождя и т. п.» В разных местах встречаются пропуски нескольких дней, а в 1720 году не достает и целых месяцев; но отлучки кн. Меншикова из столицы не прерывали записок. Оне продолжались и во время поездок его от станции до станции; ведены были даже на шканцах корабельных в 1718 году, когда он был с государем в кампании трех эскадр, отправлявшихся в Ревель и к Аландским островам[115].

В таких записках, веденных чиновником канцелярии князя Меншикова, история конечно не может почерпнуть много новых, или мало известных фактов. Чиновник замечал действия и предметы, возобновлявшиеся ежедневно, и записывал то, что всякой другой из приближенных к Меншикову мог знать и видеть. Происходящая от сего краткость заметок об иных предметах такова, что они объясняются только при пособии других исторических документов. C 11 февраля 1718 года, когда взяты под арест два из главных виновных в деле царевича Алексея: гофмейстер Кикин и дворецкий Афонасьев, в записи до самой кончины царевича (26 июня) часто упоминается об аресте и других лиц, прикосновенных к сему делу, о допросах им в крепости, отправлении к розыску в Москву, о присяге новому наследнику престола, читанной в церквах (26 февраля) после отречения царевича, подвергнутого суду; но все сии обстоятельства означаются так кратко и неясно, что делаются понятными лишь чрез сравнение с другими подробнейшими известиями.

Несмотря, однако же, на все сии недостатки, и на ту установленную для ведения сих записок формальность, от которой записка одного дня походит на все другие, а равно и на кроткость означенных таким образом сведений, они останутся любопытным и даже полезным для истории памятником сей эпохи. Положение и свойство взаимных отношений значительнейших того времени лиц видны или по крайней мере могут до некоторой степени быть угадываемы по указаниям постоянным в сих записках, кто из них был при всяком замечательном случае: на обеде у царя или у князя Меншикова, на ассамблее, в собрании Сената, при разных работах, поездках и т. п. В иных местах находим черты, которые могут служить к характеристике тогдашних обычаев и нравов[116]. Много может также служить к определению названий мест, которые изменились с течением времени. Так, например, указывается часто на слободы, бывшие на Васильевском острове греческую (2 февраля 1717) и французскую (10 августа 1717) и видно, что Васильевский остров в царствование Петра II назывался Преображенским (22 мая 1727 и др. и т. п.).

Но, что важнее, сии записки и все подобные оным старые рукописи и остатки рукописей доставляют нам новое средство удостовериться в точности эпохи, а иногда и обстоятельств, и самого свойства событий, о коих нередко историки и самые современники, не бывшие их очевидцами, рассказывают превратно, несогласно с истиною. Достоверность же таких составляемых в самый день, и почти в самый час происшествия записок приближается к достоверности памятников официальных. Я приведу несколько примеров сему, хотя относящихся большей частью к делам и случаям не весьма важным.