Собрание сочинений. Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк

— Нам нужно позаимствовать ваш опыт, чтобы создать Советы в Тургайской области, — сказал Алибий Коростелеву. — Опыт революционной борьбы у меня есть, и порядочный. До революции пришлось порядочно помыкаться по белому свету. Только Оренбургское духовное училище благополучно закончил (из начальных школ отец упорно со скандалом утаскивал меня в степь — пасти овец, пока я совсем не сбежал из аула). Из Казанской учительской семинарии исключили после ареста в девятьсот пятом. Из Московской духовной академии тоже исключили за скептическое отношение к религии и революционную агитацию.

— Отец был доволен, конечно, заполучив богом проклятого пастуха? — с необидной улыбкой спросил Кобозев. — Ведь «волчий билет» получили, в городе с ним прожить невозможно.

— Домой, в степи, я не вернулся, а отправился за границу. По объявлению в газете нашел компаньонов для пешего путешествия по Европе и Азии, и втроем двинулись в путь.

— Денежных нашли компаньонов?

Глаза Джангильдина зажглись веселыми огоньками:

— Таких же голодранцев, как я. Похоже на авантюру? Да? Но побывали мы в Польше, Австро-Венгрии, Сербии, Болгарии. Дальше они не рискнули — я отправился один. Научился фотографии, по пути снимал интересные сценки, виды красивые. Продавал эти фотооткрытки, тем и жил. Был в Турции, Сирии, Иране, Египте, Месопотамии, Индии, потом Китае и Японии. — Алибий будто из этого далекого далека скользнул отчужденным взглядом по лицам новых друзей, но вдруг, полыхнув гневом, бросил: — Всюду одно и то же! Роскошь богачей. Ужасающая нищета и дикое бесправие народа. Надо иметь каменное сердце, чтобы проходить мимо детей, умирающих от голода на многолюдных улицах. Растление. Изуверство. Истязание черных и белых рабов. Превращение женщин в бессловесных, тупых животных. Вернулся я домой, в Тургайские степи, как взрывчаткой начиненный. Привез киноаппарат, стал показывать и объяснять, каково везде положение бедноты. Тут полиция нагрянула. Но я скрылся в Перовск [4]. В девятьсот пятнадцатом году в Петрограде вступил в партию большевиков, а потом опять в Тургае вместе с Амангельды Имановым возглавляли восстание против царского указа «о мобилизации киргизов и других инородцев на тыловые работы», организовывали повстанческие отряды. На днях я доложил в Смольном о зверствах генерала Лаврентьева… А теперь послан организовывать Советы в Тургайской области. Пока там Временный комитет, избранный в марте на съезде представителей волостей, созванном Имановым в Каратдгае. Придется у вас посмотреть…

— Пожалуйста, — с достоинством сказал польщенный Коростелев, которому еще ни разу не приходилось делиться опытом с таким необычным человеком. — Хорошо, что нашего полку прибыло! Но и меньшевики не дремлют: расплодилось их тут, как грибов поганых. Хотели мы нынче размежеваться с ними, но они забили тревогу перед своим ЦК, активно мобилизовались и начали всюду внушать рабочим: большевики — бузотеры, разваливают социал-демократическую партию вместо того, чтобы сообща укреплять дело революции. Каково?! А теперь по указанию Мартова прислали им подмогу из Самары. Может, слышали о Семенове-Булкине? Ох, речист, собака! Да еще из ссылки возвращаются эсеры, восстанавливают связи. Вот недавно вернулся Барановский… Говорун — не уступит Семенову-Булкину. Здешние эсеры шумиху устроили при встрече, на руках его несли, как икону, от поезда до площади. И ведь что обидно: потянулись на эсеровскую комедию и рабочие. Тоже несли эту дрянь на своих мозолистых руках! Ну и пошла трепотня — спасу нет!

— Беспринципность всегда прикрывалась красной фразой, — заметил Кобозев.

— Петр Алексеевич на себе это испытал, — сказал Коростелев Алибию, проникаясь все большей симпатией к приехавшему товарищу. — Досталось ему от меньшевиков и эсеров за юровские деньги. Сейчас посмеивается, а тогда нам было не до шуток. Я его предупреждал: рабочие не поймут вашего довода, что все равно мы будем конфисковывать деньги у буржуазии. Они как подвох и приняли желание богатого мельника Юрова вступить в наш кооператив. А меньшевики рады стараться — чтобы уничтожить Кобозева, подняли вой: дескать, он продался Юрову.

— Однако не уничтожили! — задорно отозвался Петр Алексеевич.

— Я эту шумиху знаю. В Петрограде тоже печатались грязные статейки. Дошли газеты даже в Тургай.

— Суд чести оправдал Кобозева, но меньшевики у нас по-прежнему верховодят, — упрямо продолжал Александр.

— Приходится даже сотрудничать, — с прорвавшейся горькой иронией сказал Кобозев. — Создали мы новую газету, «Заря» — орган Оренбургского Совета. Я тоже подписал статью от бывшей редакции «Оренбургского слова», в которой мы просили наших подписчиков не сетовать на то, что мы ликвидировали эту газету, потому что Совет лучше сможет в печатном своем органе бороться за программу демократии. А меньшевиков и эсеров, вроде политкаторжанина Барановского, в Совете большинство, и теперь все они лезут на страницы рожденной нами «Зари». А что они проводят и защищают? Конечно, созыв Учредительного собрания и войну до победного конца.

— Как же вы думаете противостоять?