Собрание сочинений. Том 7

Неужели Национальное собрание, только что вышедшее из лона всеобщих выборов, должно было считать, что оно связано завещанием мертвой Конституанты, когда и при жизни ее такой человек, как Одилон Барро, нарушал ее волю? Ссылаясь на решение Конституанты от 8 мая, разве Ледрю-Роллен забыл, что эта же Конституанта 11 мая отвергла его первое предложение о предании суду Бонапарта и его министров, что она оправдала президента и министров и таким образом санкционировала бомбардировку Рима как «конституционную», что по существу он только апеллировал против уже произнесенного приговора, притом апеллировал от республиканской Конституанты к роялистской Легислативе? Конституция сама призывает на помощь восстание, в особой статье призывая каждого гражданина охранять ее. Ледрю-Роллен опирался на эту статью. Но, с другой стороны, разве не для защиты конституции учреждены государственные власти, разве нарушение конституции не начинается лишь с того момента, когда одна из государственных конституционных властей восстает против другой? Между тем, президент республики, министры республики, Национальное собрание республики находились между собой в самом гармоническом согласии.

То, что пыталась устроить Гора 11 июня, было «восстанием в пределах чистого разума», т. е. чисто парламентским восстанием. Она рассчитывала, что большинство Собрания, напуганное перспективой вооруженного восстания народных масс, уничтожит в лице Бонапарта и его министров свою собственную власть и значение своего собственного избрания. Разве Конституанта не пыталась уже подобным путем кассировать избрание Бонапарта, когда она так упорно настаивала на отставке министерства Барро — Фаллу?

Разве не было примеров из времен Конвента, когда парламентские восстания внезапно производили коренной переворот в отношениях большинства и меньшинства, — почему же не удастся молодой Горе то, что удавалось старой? — да и обстановка момента не казалась неблагоприятной для такого предприятия. Народное возбуждение в Париже дошло до такой степени, что стало внушать тревогу; судя по голосованию на выборах, армия не была расположена к правительству, большинство Законодательного собрания было еще слишком молодо, чтобы с организоваться, к тому же оно состояло из людей старых. Если бы Горе удалось парламентское восстание, кормило правления перешло бы непосредственно в ее руки. Демократическая мелкая буржуазия, со своей стороны, как всегда, ничего так страстно не желала, как того, чтобы борьба произошла над ее головой, в облаках, между тенями членов парламента. Наконец, путем парламентского восстания как демократическая мелкая буржуазия, так и ее представительница, Гора, достигали своей великой цели: сокрушить мощь буржуазии, не развязывая рук пролетариату, не давая ему показаться иначе, как в отдалении; пролетариат был бы использован, не становясь опасным.

После вотума Национального собрания от 11 июня произошло свидание нескольких членов Горы с делегатами тайных рабочих обществ. Последние настаивали на том, чтобы начать восстание в тот же вечер. Гора решительно отвергла этот план. Она ни за что не хотела выпустить из своих рук руководство движением; к своим союзникам она относилась с таким же подозрением, как и к своим врагам, и она была права. Воспоминание об июне 1848 г. никогда еще так живо не волновало ряды парижского пролетариата. Тем не менее он был связан союзом с Горой. Она представляла в парламенте большинство департаментов, она преувеличивала свое влияние в армии, она располагала демократической частью национальной гвардии, наконец, она имела моральную поддержку лавочников. Начать восстание в этот момент вопреки воле Горы — это значило для пролетариата, ряды которого к тому же поредели от холеры и от безработицы, разогнавшей значительную массу его из Парижа, бесполезно повторить июньские дни 1848 г. при отсутствии той ситуации, которая толкала его тогда на отчаянную борьбу. Рабочие делегаты сделали то, что единственно было разумно. Они обязали Гору скомпрометировать себя, т. е. выйти из границ парламентской борьбы, в случае если ее обвинительный акт будет отвергнут. В продолжение всего 13 июня пролетариат занимал ту же скептически-наблюдательную позицию и выжидал серьезной, бесповоротной схватки между демократической национальной гвардией и армией, чтобы броситься тогда в борьбу и толкнуть революцию дальше навязанной ей мелкобуржуазной цели. На случай победы уже была организована пролетарская коммуна, которая должна была действовать рядом с официальным правительством. Парижских рабочих научила кровавая июньская школа 1848 года.