Собрание сочинений. Том 7

Однако для этого периода характерно не фактическое, а принципиальное использование победы, не решения Национального собрания, а мотивировка этих решений, не дело, а фраза, даже не фраза, а акцент и жесты, оживлявшие фразу. Безудержно-наглая демонстрация роялистских убеждений, презрительно-аристократические оскорбления по адресу республики, кокетливо-фривольное выбалтывание реставраторских целей, одним словом, хвастливое нарушение республиканских приличий — вот что придает этому периоду особый тон и отпечаток. «Да здравствует конституция!» — был боевой клич побежденных 13 июня. Это избавило победителей от лицемерия конституционного, т. е. республиканского, языка. Контрреволюция победила Венгрию, Италию и Германию, и они уже видели реставрацию у ворот Франции. Между вожаками фракций партии порядка завязалась настоящая конкуренция; они наперерыв старались дать документальное подтверждение своего роялизма через «Moniteur», исповедаться, покаяться в кое-каких либеральных грехах, совершенных ими во времена монархии, испросить, за них прощение перед богом и людьми. Не проходило дня без того, чтобы с трибуны Национального собрания не объявляли февральскую революцию общественным бедствием, без того, чтобы какой-нибудь легитимистский захолустный помещик торжественно не заявлял, что он никогда не признавал республики, без того, чтобы кто-нибудь из трусливых перебежчиков и предателей Июльской монархии не расписывал задним числом своих подвигов, исполнению которых помешали только человеколюбие Луи-Филиппа или другие недоразумения.

Выходило так, что в февральских событиях заслуживало удивления не великодушие победоносного народа, а самопожертвование и умеренность роялистов, которые позволили ему победить себя. Один народный представитель предложил выдать часть денег, предназначенных для вспомоществования раненым в февральские дни, муниципальным гвардейцам, которые одни оказали в те дни услугу отечеству. Другой предлагал воздвигнуть конную статую герцога Орлеанского на площади Карусели. Тьер назвал конституцию грязным клочком бумаги. На трибуне по очереди появлялись орлеанисты, чтобы каяться в своих кознях против легитимной монархии, легитимисты, упрекавшие себя в том, что их сопротивление против нелегитимной монархии ускорило падение монархии вообще; Тьер каялся в том, что интриговал против Моле, Моле каялся в своих интригах против Гизо, Барро — в интригах против всех троих. Возглас «Да здравствует социально-демократическая республика!» был объявлен антиконституционным; возглас «Да здравствует республика!» преследовался в качестве социально-демократического. В годовщину битвы при Ватерлоо один из депутатов объявил: «Я не так боюсь вторжения пруссаков, как вступления революционных эмигрантов во Францию». В ответ на жалобы по поводу террора, организованного в Лионе и соседних департаментах, Бараге д'Илье сказал: «Я предпочитаю белый террор красному» («J'aime mieux la ter-reur blanche que la terreur rouge»). И Собрание неистово аплодировало каждый раз, когда из уст его ораторов вырывалась эпиграмма против республики, против революции, против конституции, за монархию, за Священный союз. Всякое нарушение малейших республиканских формальностей, например обращения к депутатам со словами «Citoyens» {«Граждане». Ред.}, приводило в восторг рыцарей порядка.

Парижские дополнительные выборы 8 июля, произведенные под воздействием осадного положения и при воздержании значительной части пролетариата от голосования, занятие Рима французской армией, вступление в Рим красных преподобий^[36], а в их свите — инквизиции и террора монахов, — все это присоединяло новые победы к июньской победе, все усиливало упоение партии порядка.

Наконец, в середине августа роялисты декретировали двухмесячный перерыв заседаний Национального собрания — отчасти для того, чтобы присутствовать на заседаниях только что собравшихся департаментских советов, отчасти же потому, что переутомились от многомесячной оргии своего роялизма.

С нескрываемой иронией они оставили в качестве заместителей Национального собрания, в качестве стражей республики, комиссию из двадцати пяти депутатов, такие сливки легитимистской и орлеанистской партий, как Моле и Шангарнье. Ирония была глубже, чем они ожидали. Приговоренные историей способствовать падению монархии, которую они любили, они были предназначены ею к охранению республики, которую ненавидели.

С перерывом заседаний Законодательного собрания закончился второй период в жизни конституционной республики, период ее роялистского неистовства.