Собрание сочинений. Том I

Нет, они вам скажут о Филарете Киевском, о его святости, мудрости, благости и близости к академии; они скажут о просвещенном красноречии и отзывчивости Иннокентия, о братской простоте ректора Филарета Черниговского или Димитрия Муретова, о послу шническом смирении Якова Амфитеатрова и A. B. Горского, об апостольской прямоте Порфирия, о трудолюбии Макария, о блестящем уме Иоанна Смоленского. Они скажут вам, что они мирились с семинарской строгостью лишь в трех случаях, когда во главе семинарской жизни стоял убежденный аскет-монах, строгий прежде всего к себе самому, что под личиной суровости это был отец и пастырь, знавший каждую овцу. Расскажут они, как Антоний Воронежский приходил в духовное училище и осыпал детей поцелуями, как сам читал сочинения семинаристов; как Аркадий Олонецкий сам раздавал им книжки для чтения, как вообще была семейна, дружна та старая жизнь. Иерархи сами побуждали наставников к печатанию, высоко ценили талант и мистически благоговели перед ученостью. Ректоры смотрели на правильное развитие питомцев как на свое личное дело. Бывали, конечно, и явления иного рода, описанные Помяловскими и Никитиными. Какая была пропорция между светом и тенью, мы не знаем, но всякий согласится с тем, что все доброе, ныне отчасти утраченное, вышло не из тени, а из света. Возвратите этот свет, и все будут рады жить при светении его.

Но жизнь осложнилась. В школу введено формально-бюрократическое начало; внимание ее правителей отвлечено на отписки, на бумаги, на ответственность. Между академией и иерархом поставлена стена всяких циркуляров и отчетов; жизнь отлилась в такую строго определенную форму, что места мало осталось для личного почина. Мало того, разросшееся в громадное дерево епархиальное управление отвлекает иерархов в область практически административных интересов, так что прежнее участие в жизни школы и в науке стало для них совершенно недоступным. Учреждения центральные могут вести только чисто формальный контроль над жизнью школы. Вот в каком смысле все доброе прежних времен невозвратимо. Возвратить же недоброе, конечно, можно, но кому это желательно? Доброго же надо искать нового, старого-то и искать не позволят: наверно, найдется циркуляр, в силу которого и то, и другое воспрещается.

И нового доброго ищут наши порицатели, но где? – У католиков.

Отчего и у них не взять, если оно есть. Но там доброе почти такое же, как в нашей старой академии: семейность и близость иерархов к школе и воспитателей к ученикам и между собою. Там очень строго, но строгости этой никто не чувствует, потому что все дружно идут к одной цели. Возможно ли у нас такое сочетание? Может быть, но совершенно в иной форме, потому что наша школа сословная, а туда собирают добровольцев уже заранее нафанатизированных.

Допустим, что та школа хороша, но всякий ксендз вам скажет, что она возможна лишь в связи со всею системой латинской иерархии, с общим целибатом, с латинским богословским мракобесием. Что мы можем от них взять? Только воспрещения, надзоры, запирания. Но чем мы одухотворим все это без условий латинской иерархии? Не получится ли у нас вместо их учебного монастыря наша николаевская казарма?

Уповать на подавление всяких свобод можно лишь на время какой-либо катастрофы, когда задача правителей ограничивается исторжением плевел, но ведь нам вопиют об отсутствии положительных начал, а их можно ли добыть из одной дисциплины и контроля? Кто-то говорит, нужно и то, и другое, как нужна соль при еде, но ведь без хлеба-то в одной соли толку нет. Много соли можно посыпать, когда хлеба много. Так и дисциплину, и контроль, и воспрещение можно умножать по мере возрастания доброй энергии жизни. Умеет кто одушевить студентов церковною ревностью, тогда пусть служит всенощные по три часа и более, устраивает говение во все посты и т. д. А если нет этого положительного условия, то меры отрицательные могут только одну услугу оказать, и притом минимальную: держать жизнь в границах законности и благопристойности. В такой степени они необходимы во всяком случае, но ведь этим наши критики не удовлетворятся, а требовать большего от отрицательных мер вообще нельзя.