Собрание сочинений: В 11 т. Т. 1: 1955–1959 гг.

— Вы заметили две вспышки на горизонте?

— 3–заметил, конечно. Но…

— Не волнуйтесь, Алексей Петрович. Оснований для беспокойства пока нет. Пока. Во всяком случае, Михаил Антонович жив и… здоров, разумеется. Значит, планетолет в порядке.- Ермаков опять оглянулся на геологов, понизил голос.- Я засек направление на вспышки… Одним словом, вот что…- Он осторожно остановил транспортер, снял руки с пульта и вытащил из стола сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Бережно развернул ее. - Смотрите…

Это была карта исследованной области. Быков разглядел по чти правильное кольцо огромного болота, грязевого кратера, и крестик внутри его - место посадки «Хиуса». Путь «Мальчика» через пустыню и гряду скал к ракетодрому «Голконда–1» был нанесен четким пунктиром. Резко бросалось в глаза чернильно–черное пятно Голконды, окаймленное бледно–серым поясом Дымного моря.

Ермаков указал кончиком карандаша на маленький красный кружок юго–восточнее болота:

— Вот эта точка. Вы видите, это в стороне от болота… Именно отсюда были выпущены ракеты, если, конечно, это были ракеты. Точность определения - пять–семь километров.

— Но как и почему мог перескочить туда «Хиус»?

— Я не говорил, что это «Хиус». Но…

— Что?

Ермаков ссутулился и погладил больную ногу.

— Вот что, Быков. Сейчас мы идем к месту посадки «Хиуса». К болоту. Ракеты могли быть выпущены какой–нибудь экспедицией, знающей, что мы где–то в этом районе. Возможно, это просто автоуправляемая ракета–грузовик с продовольствием. Или там вообще ничего нет. Мы могли видеть атмосферные вспышки… Однако они странно совпадают с нашим условным сигналом. Во всяком случае, Алексей Петрович, все может случиться.

— Ровно в двадцать ноль–ноль? - спросил Быков.

— В двадцать двенадцать,- холодно уточнил Ермаков.

— А Михаил должен был в случае… должен был сигнализировать ровно в двадцать?

- Да.

Быков отчетливо ощутил в груди холодок нехорошего предчувствия.

Ермаков наклонился к уху Быкова. На мгновение его глаза засветились в сумраке кабины, как у кошки.

— Так или иначе, одну карту я отдаю вам. Спрячьте и держите при себе. Все время держите при себе. Вторая останется у меня, я кладу ее вот сюда, в столик. Геологам говорить ничего не надо. Очень может быть - все это ложная тревога.

— Та–ак. Понятно. А не двинуть ли нам прямо туда? - глядя прямо в глаза Ермакову, предложил Быков.- Если это люди, зря сигналы подавать они не станут.

— Да. Верно. Но сначала мы пойдем к «Хиусу». А дальше - посмотрим.

Быков сложил карту, сунул ее во внутренний карман.

— Ясно. От Михаила, значит, ничего?

— Ничего, Алексей Петрович. Сейчас я подремлю немного и попытаюсь еще раз. Держите курс на проход в скалах, возвращаемся прежним путем. Идите прямо по карте.

- Слушаюсь. Отдыхайте, Анатолий Борисович. А… А вдруг это все–таки Михаил?..

Ермаков спокойно пожал плечами, покачал головой:

- Не будем делать поспешных выводов.

Надолго настала тишина. Ермаков заснул, уронив голову на грудь. Покашливают двигатели, неторопливо тикают счетчики, товарищи дышат ровно. Даже Дауге успокоился и крепко заснул. Быков начинает подсчитывать. До «Хиуса» - сутки, ну, скажем, двое суток. Еще через сутки - на «Циолковском». Ну, там, туда–сюда, короче говоря, через полмесяца будем дома, на Земле–матушке. Прежде всего - в парикмахерскую, постричься по–человечески, а то от гришиной стрижки весь экипаж стоном стонет: из Дауге парикмахер, как из Быкова геолог Потом - Ашхабад. Значит, так. Стучусь. Она, конечно, тетрадки проверяет, учительница моя… Милый ты мой человек… А, черт, как глаза болят! Быков замедляет ход «Мальчика», осторожно трет веки - больно. Ну, ничего… Это верно - Земля быстро вылечит все небесные болезни…

Сзади шутливо–сердитый голос Дауге:

— Ты что машину качаешь? Драть тебя некому!..

— Ладно, ладно,- улыбается Быков.- Спи себе, знай, не буди людей.

Слышно, как Дауге ворочается на своем жестком ложе.

— Все, теперь уж не засну… А ты чего бодрствуешь, полуночник?

— Как так - чего? Машину ве…

— Да я не тебе… Богдан, слышишь?

Быков холодеет - вот оно, опять. За спиной звучит негромкий дикий разговор–монолог:

- Тоже не спится? Ну, ясно - любовник пылкий, глаза сияют подобно чему–то там и свету звезд… А? Нет, зачем же, я в этом смысле человек конченый… Ты мне лучше скажи, в Большой театр достанешь билетик, на «Фауста»? Ха–ха–ха!.. Да нет, серьезно… «Позвольте предложить, преле–естная, вам руку…» Что? Не верю… Но это же колоссально! Ты гений! Честное слово, молодец, Богдан! Ага… У меня другая заветная мечта: отдохну на Земле, подлечусь немножко… Нет, вот волосы выпадают, видишь - прядями целыми… Ну, у тебя не так - такую гриву никакая радиация не возьмет… Погоди, дай досказать…

Быков не выдерживает, оглядывается. В бледном неверном свете экрана лицо Дауге кажется черным. Он сидит, скрестив ноги, повернувшись к рации, глаза закрыты мечтательно. В голосе такое спокойствие, такая убежденность, что Быков вздрагивает: ему кажется, что у рации, слегка покачиваясь по обыкновению на стуле, сидит Богдан - темный силуэт на фоне поблескивающих металлом приборов.