– Я подожду вас, – все еще не глядя на него, сказала Анна-Вероника, – и мы пойдем в Риджент-парк. Нет, лучше проводите меня до Ватерлоо.
– Согласен! – ответил он, немного замешкался, потом встал и удалился в препараторскую.
Некоторое время они шли молча глухими улицами, тянувшимися к югу от колледжа. На лице у Кейпса было написано бесконечное смущение.
– Прежде всего я должен сказать вам, мисс Стэнли, – наконец произнес он, – все это очень неожиданно.
– Это началось, как только я пришла в лабораторию.
– Чего вы хотите? – спросил он прямо.
– Вас! – ответила Анна-Вероника.
Они чувствовали себя на людях, мимо них сновали прохожие, и поэтому оба не показывали своего волнения. И не было в них той театральности, которая требует жестов и мимики.
– Вам, наверное, известно, что вы мне страшно нравитесь? – продолжал Кейпс.
– Вы мне сказали об этом в зоологическом саду.
Она чувствовала, что вся дрожит. Но держала себя так, что ни один прохожий не заметил ее волнения.
– Я… – Казалось, ему трудно произнести эти слова. – Я люблю вас. В сущности, я вам это уже сказал. Но сейчас я могу назвать это чувство своим именем. Не сомневайтесь. Я говорю с вами так потому, что это дает нам опору…
Некоторое время оба молчали.
– Разве вы ничего не знаете обо мне? – произнес он наконец.
– Кое-что. Немного.
– Я женат. Но моя жена не хочет жить со мной по причинам, которые, как мне кажется, большинство женщин сочтут убедительными… Иначе я давно бы стал ухаживать за вами.
Они опять помолчали.
– Мне все равно, – сказала Анна-Вероника.
– Но если бы вы знали…
– Я знала. Это не имеет значения.
– Зачем вы мне сказали? Я надеялся… Надеялся, что мы будем друзьями.
Он вдруг возмутился. Казалось, он винит ее за то, что они оказались в таком трудном положении.
– И чего ради вы сказали мне? – воскликнул он.
– Я ничего не могла с собой поделать. Меня что-то толкнуло. Я должна была сказать.
– Но это же все меняет. Я думал, вы понимаете.
– Я должна была сказать, – повторила она. – Я так устала притворяться. Мне все равно. Я рада, что сказала. Рада.
– Послушайте! – продолжал Кейпс. – Чего же вы хотите? Что мы можем сделать, по-вашему? Разве вы не знаете, каковы мужчины и какова жизнь? Подойти ко мне и все выложить!
– Я знаю кое-что. Но мне все равно. И я ни на капли не стыжусь. На что мне жизнь, если в этой жизни нет вас? Я хотела, чтобы вы знали. И теперь вы знаете. И хорошо, что рухнули все преграды. Вы не можете, глядя мне в глаза, отрицать, что любите меня.
– Я же вам сказал, – ответил он.
– Прекрасно, – произнесла Анна-Вероника тоном человека, заканчивающего дискуссию.
Некоторое время они молча шли рядом.
– В лаборатории привыкаешь не обращать внимания на такие увлечения, – начал Кейпс. – Мужчины – любопытные животные, они легко влюбляются в девушек вашего возраста. Приходится воспитывать себя, не допускать этого. Я приучил себя думать о вас просто как о студентке колледжа и совершенно исключил иную возможность. Хотя бы из уважения к принципу совместного обучения. Помимо всего прочего, наша встреча является нарушением этого хорошего правила.
– Правила существуют для будней, – ответила Анна-Вероника. – А это особый день. Он выше всех правил.
– Для вас!
– А для вас нет?
– Нет. Нет, я буду следовать правилам… Это странно, но к данному случаю подходят только готовые штампы. Мисс Стэнли, вы меня поставили в необычайное положение. – Его раздражал собственный голос. – Ах, черт!
Она не ответила; казалось, в нем происходит внутренняя борьба.
– Нет! – наконец произнес он вслух.
– Здравый смысл подсказывает, – продолжал Кейпс, – что мы не можем стать любовниками в обычном смысле слова. Это, по-моему, ясно. Вы знаете, я сегодня был совершенно не в состоянии работать. Курил в препараторской и думал обо всем этом. Мы не можем быть любовниками в обычном смысле слова, но мы можем быть большими и близкими друзьями.
– Мы и теперь друзья, – заметила Анна-Вероника.
– Вы меня глубоко заинтересовали…
Он остановился, чувствуя неубедительность того, что ему надо сказать.
– Я хочу быть вашим другом. Я вам уже говорил об этом в зоологическом саду, я это и думаю. Будем друзьями настолько близкими, насколько могут быть друзья.
Он видел побледневшее лицо Анны-Вероники.
– К чему притворяться? – спросила она.
– Мы не притворяемся.
– Притворяемся. Любовь – одно, а дружба – совсем другое. Я моложе вас… И у меня есть воображение… Я знаю, о чем говорю… Мистер Кейпс, вы думаете… Вы думаете, я не знаю, что такое любовь?
Кейпс помолчал.
– У меня в голове полный сумбур, – сказал он наконец. – Я весь день думал. А кроме того, в течение долгих недель и месяцев во мне таилось столько мыслей и переживаний… Я чувствую себя и скотиной и почтенным дядюшкой. Я чувствую себя чем-то вроде жулика-опекуна. Все законы против меня… Почему я позволил вам затеять этот разговор? Мне надо было сказать…
– Едва ли вы могли удержать меня…
– Может быть, и смог бы…
– Нет, не могли.
– Все равно я обязан был, – сказал он и тут же отклонился от темы. – Я хочу знать, известно ли вам мое скандальное прошлое?
– Очень мало. Оно как будто не имеет значения. Верно?