Они всего-то три месяца как вернулись из Канады.
Пожилые братья рассказали мне грустную историю про то, как недавно ездили в Канаду на встречу с отцом, которого не видели полвека. Рассказали про его жизнь, про то, что сами видели там.
Одному рассказчику было с год, второй жил у матери под сердцем, когда отец уехал за океан заработать на землю да на хату. Уехал и пропал. Вот только отыскался…
Многие мужчины уходили отсюда в прежние времена на заработки в Штаты, в Канаду, в Бразилию (в Бразилику, как тут её называют), в Аргентину.
Многие уходили, да не все возвращались.
Застарелая карпатская открытая рана.
Я объехал в округе всех, кто побывал там, за океаном.
Иван Иванович Жупанин.
Пётр Иванович Жупанин.
Анна Петровна Бабинец.
Дмитрий Павлович Кармазин.
Фёдор Юрьевич Ильницкий.
Юрий Васильевич Кепич…
Русин у себя дома, в Покарпатской Руси, и за границей, в США, в Канаде, – нетронутая тема в современной русской отечественной литературе.
Почему бы мне не тронуть?
«Русиния» (первоначально роман назывался «Верховина, или Путь из-за океана" и был в «ранге» повести) поглотила меня. Писал я её почти круглыми сутками, как в угаре. Начал во вторник 24 июня 1980 года. А уже в пятницу 31 октября того же года повесть была вчерне готова. Потом «белил» до четверга 25 июня 1981 года. Один год и один день вырезала у меня «Верховина». Ещё долгие годы ушли на шлифовку романа.
Тут надо сказать искренние слова благодарности моим большим, добрым помощникам. Это прежде всего киевский учёный, профессор института искусствоведения, фольклора и этнографии Академии наук Украины Алексей Иванович Дей и талантливый московский критик Леонид Павлович Бараев.
На год я запер рукопись в стол. Для выдержки. Потом прочитал, поправил и 11 декабря 1982 года отправил на верховный суд Ф. Ф. Кузнецову, первому секретарю правления Московской писательской организации СП РСФСР.
Кузнецов направил рукопись руководителю секции критики В. И. Гусеву. Тюбетеечно я знал Гусева по Воронежу. В молодости я работал в щучинской, потом в лискинской районных газетах, засылал свои «бессмертинки» и в Воронеж, в "Молодой коммунар", где Гусев работал. Мы встречались только на газетной полосе. А теперь вот через четверть века встретимся нос к носу? В натуре?
Я позвонил ему, и мы уговорились о встрече.
Он спустился к проходной Союза писателей. Встретил выкинутой вперёд рукой с оттопыренным большим пальцем:
– Вот такую вещь написал! Квалифицированно! Сочувствующую рецензию гарантирую. Этой темой интересуется в «Совписе» Немченко. Неси к нему. Пусть передаст мне на рецензию.
Тут же звонит Немченке. Тот в творческом загуле.
Приходит день, и я тащу повесть в «Совпис». В издательство "Советский писатель".
Редакцию русской советской прозы вёл там Гарий Леонтьевич Немченко. Мы были с ним немного знакомы. Это он в журнале «Смена» напечатал в моём переводе с украинского рассказ Миколы Винграновского "Не смотри мне в спину".
При встрече я перепутал отчество Немченки. Обрадовал:
– Гарий Львович! Я Вам рукопись принёс!
Он искренне улыбнулся, отечески похлопал меня по плечу и наклонился к моему уху, чтоб не слыхали остальные в комнате, – коробочка была полна:
– Я и сам не прочь бы быть Львовичем. Но… Для начала я всё же Леонтьевич. В компании "Толстой и дети" и без меня тесно… Владимир Иванович приложил к Вашей рукописи рецензию?
– Пока без приложений.
– Тогда ему и пошлём на рецензию. К тому же Гусев член правления нашего издательства.
Мда-а… Ну что? Нормально? От таких рецензий пулю пускают в лоб? Тем более, когда нет денег ни на пистолет, ни на пулю. А взаймы могут и не дать.
Конечно, предела совершенствованию нет и каждый час, проведённый, казалось бы, над уже готовой рукописью, никогда напрасным не бывает. Я попытался взглянуть на свою повесть чужими холодными глазами.
Как бы со стороны.
Мне открылось такое, над чем я не мог не поработать ещё.