— Ах, дражайшая Юлия! — вскричал Силлий, упав к ее ногам.
Она узнала своего любовника, вскричала и упала в руки своея матери, которая стала неподвижна от радости и удивления.
— Это ты! — говорила она ему. — В каком состоянии ты нас находишь!
— Я увидел вас, — прорвал Силлий, — достойнейшими моего почтения и обожания. Как! И любезная Юлия стала жертвою несчастий?
Между тем, Юлия опомнилась. Невозможно изобразить восхищение двух сердец, пронзенных любовию нежнейшею и жесточайшею, соединяемых еще более узами несчастия. Мать и дочь рассказали Силлию все свои бедствия. Оставленные своими родственниками, вверженные в прямую нищету, не имели они такого человека, который бы тронулся их слезами. Иногда говорили они о Силлии, и сие имя услаждало их горесть. «Увы! — говорила Юлия, — если он жив, то сердце его, конечно, нами исполнено; он почитает меня благополучною».
— Ах, Силлий! присутствие твое велит забывать нам наше горестное состояние. Ты видишь, что руки мои должны работать для сохранения жизни моей матери и собственной моей, которая нужна ей.
— Я вижу, — говорил Силлий, — что Юлия в несчастии стократно прекраснее, почтеннее и обожания моего достойнее. Ах, любезные друзья! простите мне за мои душевные выражения; так, есть на свете такие существа, на коих судьбина весь гнев свой изливает! Непостижимый рок! Сердце мое есть сердце ваше; так, я отру слезы очей ваших... извлеку вас из сего ужасного состояния...
Он бросился к отцу своему, который был с Сиднеем.
— Родитель, великодушный друг!.. я нашел Юлию несчастную прекраснейшею и любви достойнейшею... — Он рассказал им о их злополучии, изобразил им лиющиеся их слезы, к которым и свои он соединил.
— Пойдем, друг мой, — перервал Сидней речь его с поспешностию, — удали от себя толь плачевное изображение. Твое намерение не в том ли состоит, чтоб иметь Юлию твоею супругою?
— Супругою! — ответствует Силли. — Я хотел бы возвести ее на трон всея вселенной, если б я сам был толико счастлив; но как судьбы наши соединиться могут?.. О небо! мы иных союзов и знать не должны, кроме единого несчастия. Ах, если б хотя мог я извлечь ее из сего горестного состояния!..
— Но в чем ты сомневаешься? — отвечал почтенный наш согражданин. — Разве забыл ты, что Сидней тебе друг?
— Если ты ее увидишь, великодушный благодетель, если увидишь ты Юлию, ты узнаешь все достоинство, все владычество несчастия!
Сидней ужинал с Силлием и с отцом его; то он их объемлет, то взирает на них с видом той преданности, которая составляет душу дружества.
— Вспомните, — говорил он им, взяв их за руки, — что им меня обязываете; я могу быть полезен честным людям! Что сего благополучное! И я вам должен... Любите меня, не скрывайте от Сиднея сердец ваших, его пред вами отверсто будет вечно. В Англии, — говорил он старику, — иметь ты будешь нежного и почтительного сына, а ты, любезный Силлий, верного брата и ревностного друга. — Прежде нежели он их оставил, держал он стократно обоих в своих объятиях и, проливая слезы, говорил им: — Какое удовольствие вы заставили меня чувствовать!
На другой день, как готовились они идти к своему благодетелю, Силлий получил следующее письмо:
«Дела мои зовут меня в отечество; я отъезжаю, друзья мои, оставляя вам некоторые знаки той дружбы, которую я сохраню до гроба. К тебе, юный Силлий, обращаю теперь речь мою: ты благоразумен, научен несчастием, тебе легче будет стать рассудительным и узнать цену той посредственной жизни, в которой можно истинные чувствовать веселия, сохраняя добродетель. Будь ты супругом Юлии, живи с отцом своим и другом; составьте вы честную семью, которая послужит примером всем людям. Я просил бы тебя повести меня к Юлии, но того опасаюсь, чтоб присутствие мое не было им толь неприятно, сколь их мне чувствительно; они несчастны, а несчастие требует уважения, которое тебе не неизвестно. Простите, друзья мои! Вы обо мне слышать всегда будете, а я вас всегда любить буду, куда бы меня ни завела судьбина. Не говорите мне ничего о благодарности: я вам ею должен, если вы имеете толь доброе обо мне мнение, чтоб малые мои благодеяния сочли вы собственным вашим благом.
Ваш друг
P. S. Завтра поутру принесут к вам пять тысяч фунтов стерлингов».
Силлий не успел еще окончить чтение письма, как принесли к нему столько денег, сколько в оном обещано.
Молодой человек и отец его не могли ни слова промолвить от радости, удивления и благодарности.
— О божественное сердце! — возопиял Силлий. — Ты удаляешься от нашего обожания, от слез наших! Но ты исполняешь ядом все свои благодеяния, лишая нас веселия простертися к ногам твоим, обожать тебя, как образ благодетелей... Сердца наши последуют повсюду за тобою.
— Душа ангельская! — говорил старик. — Ах, любезный сын! какого мы узнали человека! Он не такое существо, как все люди! Сидней! мы хотели бы от благодарности умереть у ног твоих...