Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

Исполненный благодарностию монарх его объемлет. «Благодетель Египта! — отвещает он. — Победитель добродетельный! О, если бы цари твоему примеру подражали! О, если бы они, вместо опустошения стран просвещенных, творили плодоносными те земли, коих они себя лишают сами и оные лютым зверям оставляют! Скончай дело свое; подай нужные к тому свои повеления и царствуй един над страною, коей ты становишься зиждитель».

Тогда Иосиф ведет туда жителей и оным землю разделяет. Рожденная из речныя тины и толь долго водами Нила покровенная, земля сия производит с удивительною скоростию семена, ей вверенные. Когда украшается она зеленью, цветами, богатою жатвою, удрученными плодом своим древами, тогда пастырские хижины и грады воздвизаются. Как делатель прекрасного сада зрит довольным оком на растущие древеса, рукою своею насажденные, наслаждается первою их сению и, окруженный ближними своими, восхищается тою приятною мыслию, что скоро соберет плоды своего дела, — тако Иосиф обтекает сию веселую страну; весь Египет с своими сокровищами, от самого Мемфиса до Ниловых порогов, не представлял ему толь пленяющего зрелища. Ангел, над морем поставленный, веселится на сих цветущих берегах, тамо забывает он бури и кораблекрушения; океан почитает поля сии, и ходатай Египта, летая в сих местах, чудится сему виду и радуется о деле своем. Когда Иосиф устремил очи свои на единое место, красотою своею пленяющее и которое предоставлял он царю, не предвидя блаженную оного судьбину, тот да восхищен он стал согласным шумом, произведенным беседою двух ангелов; не ведает он, эхо ли произносит глас сей неизвестный, зефиры ли составляют оного приятность или из уст бессмертных сей божественный глас исходит. Исполненный сим волшебным звуком, идет он ко вратам Мемфиса полевые собрати сокровища. От самых камней ефиопских до брега морского виден был долгий ряд колесниц, везущих к стопам его богатство.

Среди сих упражнений возобновляются в сердце его неразлучные с ним чувствования. Не видя еще посланного им раба в дом отца его, предается он жесточайшему страху; не чает быти в живых Иакова и Селиму и мнит, что смерти их ему не смеют возвестити. «О ты, — возопил он тогда, — ты, который здесь остановил стопы моя в то время, как шел я обняти дражайших мне людей или воздати им последний долг мой, не ропщу я о том, но дай ты мне силу к пренесению толикия скорби!» Часто вопрошает он себя, не похищен ли от него и юнейший брат его; образ Вениамина предстоит очам его, и кажется ему зрети еще братнее дружество, впечатленное на устах его. Иногда мыслит он, что, рожденный с ним от возлюбленной Иакова супруги, подвержен может быть и он равной с ним судьбине, что братия его не терпели в нем крови Иосифа, что отдалили они его от родительского дому и повергли в рабскую неволю. Наконец толикое его смятение разгоняется подозрением, которое, сколь он ни отвергает, рождается в нем паче: чает он, что братия его, продолжая к нему злобу свою и страшася, чтоб их не открылись злодеяния, удалили раба его от очей Иакова и, может быть, оковами его обременили. Тогда он упрекает себя в том, что один из смертных от него становится несчастен; он слезы о нем проливает, свое воспоминает рабство; хотя и желает он другого из рабов своих послати в дом отца своего, но сие желание истребляет, и когда знатные вельможи презирают кровь людей, им подчиненных, и целый иногда народ приносят неправедным страстям своим на жертву, он того не помышляет, чтоб сан его и дражайшие природы чувствования давали ему право жертвовать последним из всех смертных.

Между тем, народные несчастия, занимая чувствительность сердца его, затворили от него некиим образом вид собственных его бедствий. Житницы наполненны были хлебом, и земля зрелась дарами своими покровенная, когда, подобна военным предприятиям, рождающимся в царских чертогах, в то время как спокойный земледелец чает делати землю свою для самого себя, наставала та страшная казнь, которой приближения ласкающий себя народ еще не ожидал.