Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

Иосиф удален еще был от Ефиопии, и уже слышим стал рев водных порогов; чем ближе он приходит, тем паче шум усугубляется; целый ряд гор каменных, возносящихся до облак, наподобие амфитеатра, представляется весьма ясно его взору. Как многие соединенные громы, с яростию по верху Алпийских гор громящие, проливают реки воспламененной селитры на дымящиеся камни, когда эхо страшный рев еще продолжает; или как источник океана, с шумом в земных недрах текущий и, устремяся из глубоких своих пропастей, умножающий морские воды и возвышающий оные к небесам, откуда упадают они в отверстую средину сего шара и основание его колеблют, — тако Нил низвергается с высоты гор каменных; пенистые воды, в тончайший прах раздробленные, далеко оный мещут. От сего страшного реву трепещущими крыльями птицы отлетают и лютейшие звери бегут в свои пещеры. Когда Иосиф предается важным мыслям, произведенным сими видами, тогда сокрытый до половины в облаках человек упадает с сими быстрыми водами; в единый миг прелетает он неизмеримое пространство: тако изображаются стопы бессмертных; суевер, видя в первый раз сие зрелище, помыслил бы, что бог сея реки снисходит во Египет. Иосиф, пораженный сожалением и ужасом, чает быти мертва сего несчастного, но вдруг зрит его на плоту привязанна и последующа тихо течению вод Ниловых.

Снимают парусы, и судно, оставляя по себе следы, речному наклонению последует. На некиих местах пристает ко брегу: везде Иосиф вопрошает о земных произращениях и повелевает привозити к себе в Мемфис пятую часть жатвы.

В сей град возвращается он при радостных восклицаниях народа, который был уверен, что сие путешествие произведет общее благополучие. Но в чертогах своих не предается он праздности. По его велению во всем государстве искапывают кладези и при вратах Мемфиса пространное здание для сохранения хлеба воздвигают.[1] Иосиф не созидает, подражая знатным людям, гордую себе гробницу, но труды, посвященные человеческому благополучию, суть знаки его славы. Египет прейдет к другим государям; грек, римлянин, аравитянин подавати ему законы свои будут; но когда сии пирамиды, побеждающие время, не возвестят потомству о гордом прахе, в себе заключенном, тогда воспоминание о Иосифе, благодетеле Египта, жити будет посреди всех сих народов: они почитати станут следы его трудов, и десница благодарности начертает имя его на каждом камне сих преславных остатков. О други художеств! преходите моря зрети сии величества знаки и, если чувствительны сердца ваши, идите также воздохнути среди сих драгоценнейших остатков, воздайте оным дань некиими слезами; довольно есть знаков великолепия и рачения человеческого, и коль мало имеем мы знаков его благодеяния!

Но в самое то время, когда сии труды производимы были, Иосиф помышляет о важнейшем предприятии. Прежде возвращения своего в Мемфис следовал он течению Нилову даже до моря. Сия река, при входе своем во Египет побеждающая толь высокие камни, что кажется она с небес низвергатися, обретает при исходе своем новые препятствия: колико быстра она, сходя из Ефиопии, толико тихо возмущенные воды ее извиваются здесь по илу, собранному ею, по сей тенистой земле, коея пространство око не может обняти; сей растущий ил мог бы со временем составить оплот, реку остановляющий. Иосиф прежде всего помышляет способствовати Нилову течению. Но сия мысль, яко семя плодовитое, растет и к важнейшим делам его приводит; он погружается в глубочайшее размышление, как добродетельный музам друг в прекрасный вечер обращает стопы своя на зеленое поле зрети красоту природы; она единая пленяет прежде все его внимание, но скоро потом предприемлет он воспети в пленяющих стихах творца всея природы и вселити в людей добродетель; уже дух ею воспламеняется и громкий глас производит: тако Иосиф, помышляющий токмо снособствовати течению Нила, пространнейшее восприемлет предприятие. Хощет он, осушив сие неизмеримое блато, новым государством увеличити Египет; в сем намерении зрит он менее на распространение земли, нежели на неожидаемое от глада вспоможение; превосходный в очах его огнь возгорается; уже кажется ему страна сия покрытою драгоценнейшими произращениями, и он напредь наслаждается уже тем блаженством, которое народу доставить желает. Сими мыслями исполненный, входит он в Мемфис.[1]

Он предстает Фараону и рек ему, что, не довольствуясь единым учреждением порядка в государстве его, хощет он еще расширити оного пределы. Удивленный царь прерывает речь его. «С которою страною, — вопрошает он, — войну начати хощешь?»