Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

Но Симеон, хотя разгнати страх, коим он и братия его терзалися: «Риза Иосифова, — рек он, — осталася у нас: или не можем мы предложити отцу своему ее окровавленну, дабы паче его уверити, что зверь лютый пожрал сына его?» Все они соглашаются на сие предприятие, и смятение их казалось быти уменьшенно; единый Неффалим продолжал взирати на сень Иакова исполненными слез очами.

Тогда Симеон приемлет ризу твою, расстилает по земле ее, отторгает юного козлища от питавшей его матери; тщетно со страхом она притекает; он безгласную тварь поражает, и кровь лиется по ризе твоей. Тако сие невинное животное, вместо того чтоб возложенну быти на алтаре бога вышнего в день рождения сына или в день другого радостного происшествия, стало ныне жертвою злодейския руки и закланно при случае погибели брата!

Обагрив кровию ризу твою, начинают они прение о том, кому принести ее Иакову. Симеон хощет, чтоб сие решил жребий, но Рувим тому сопротивляется. «Да кончит дело свое тот, — рек он, — кто оное начал». Неффалим трепещет от ужаса при единой мысли о таковом исполнении. «Я, — рек Симеон отчаянным гласом, — я принесу ризу сию Иакову». В то же время показует оную братиям в руках своих, омоченную кровию, и скорыми стопами от них удаляется. Сия кровавая одежда, сие скорое шествие, сей смятенный вид и сия багровая бледность, которую раскаяние впечатлевает на челе злодея в самый час злодеяния, явили бы в нем убийцу, и, может быть, Иаков обвинил бы его в пролитии крови Иосифовой; но вдруг Симеон остановляется, страшным колебанием дух его терзается; наконец возвращается он бледнее и мрачное прежнего; он идет мимо братии своих, не воззрев ни на единого из них, и, обращаяся к стражу своего стада: «Иди, — рек ему, — и ризу сию принеси Иакову». Пастырь приемлет оную и к дому нашему приближается.

Между тем, Иаков, не возмогши пренести более смущение души своей: «Я, — рек он, — возьму в объятия мои единого оставшегося мне сына и пойду сам искати Иосифа и всех моих сынов. Без сомнения, приключилось с ними некое жестокое несчастие, а если горячность их ко мне уменьшилась, то, может быть, возбудит оную в сердцах их присутствие родителя». Сие ему изрекшу, исходит он из сени, при входе коея ожидали нас два верблюда. Уже огорченная Селима готова была последовать стопам его, как вдруг узрели они вдали юного пастыря. Тотчас луч радости разгоняет страх, и они себя ласкают, что зрят самого тебя. Внезапу Селима возопила и почти бездыханна упала к ногам Иакова, который, ужасом и удивлением объятый, хощет помощи ей, но, узрев сам окровавленную ризу твою, оставляет Селиму, притекает к пастырю и трепещущими руками приемлет сию несчастную одежду; смягченный пастырь не может вещати ему ни единого слова. «Великий боже! — вопиял отец мой. — Сын мой мертв... свершилося предчувствие... Зверь лютый...» В самое то время смертная бледность покрывает чело его, он колеблется, пастырь ему спомоществует. Жены и дети братий моих прибегают и, устремя очи на ризу твою и на старца, жалостным гласом воздух наполняют. Я, смятенный сим зрелищем, притекал от Селимы ко Иакову и от Иакова к Селиме...»

В сем месте рыдание Вениамина и Иосифа прерывает повествование; оба они объемлют друг друга, и, соединяя долгое время слезы свои, Вениамин продолжает свое слово.

«При вступлении сынов Иаковлих в дом свой трепет объял сердца их. Идут они тихо и мимо сеней своих проходят; повсюду царствует уединение и тишина плачевная: во злодеянии своем кажется им, что вина их уже открыта и что жены и дети их убегают от них со ужасом. Симеон, неволею последуя своим братиям, шел позади их в некоем расстоянии.

Скоро зрят они жен и детей своих, собравшихся пред сению Иакова. Они сами туда шествуют. Рувим и Неффалим, проникая сквозь сие собрание, приближаются к старцу; прочие мои братия, виновнее их, сокрываются во множестве своих ближних: они трепещут пред отцом своим и не смеют на него воззрети. Но Симеон стоял удаленный от сего страшного зрелища.

Между тем, Иаков, бывый долгое время окамененный скорбию, отверзает свои очи: он зрит всех своих ближних окрест себя, взирает на Неффалима, Рувима и всех своих сынов, во смятении своем ищет он еще Иосифа посреде их, вопрошает о нем: «Увы! — рек он. — Все сынове мои возвратилися в дом наш, а ты, который должен им предъити, ты, который паче всех изъявлял мне свою горячность, ты еще не в объятиях моих!..» Мы все молчали, но, воззрев вдруг старец на окровавленную ризу твою, прерывает сам слово свое рыданием и воплем, раздирает свою одежду и посыпает перстию главу свою. От сего жалостного вопля Селима, лежащая до сего почти бездыханна, отверзает свои очи, устремляется она к ризе твоей; все трое мы ее приемлем, орошаем ее слезами; руки наши обагряются кровию, мы от ужаса трепещем, слышится токмо единое рыдание наше, и окружающий нас сонм, взирая на сие несчастное зрелище, был безгласен...