Собрание сочинений в 2-х томах. Том 1

Смешно было бы говорить и писать: во Москве, во пороке, во глине. Напротив того, мы в самых важных сочинениях читаем: во услышание, во Апостолах, во Израили и проч.

Обычай иногда позволяет на употреблять вместо в и во; напр., вместо: живу в Москве, в Кубани, в Луговой, идем в рынок, в поле, — говорится: живу на Москве, на Кубани, на Луговой, идем на рынок, на поле и проч.

Ум, разум, разумение, смысл, рассудок, рассуждение, дарование, понятие, воображение, толк

Все сии названия, изображающие качества души, не имеют никакого определенного знаменования. Всякий произносит оные, как сам понимает. Один умом называет дарование; другой чрез дарование разумеет понятие; иной смысл мешает с толком; иной толк именует разумением. Словом, надобно из содержания всей речи распознавать, в каком означении употреблено таковое название. Сие неудобство происходит не от недостатков нашего языка, но от человеческого о душе незнания, ибо как можно понимать ясно качества такого существа, которое само собою для нас непостижимо? Часто, как будто в доказательство превосходства французского языка пред нашим, спрашивают: как перевести по-русски esprit? Но прежде, нежели сие слово переводить, надлежит узнать, что чрез оное сами французы разумеют. Гельвеций, прославившийся сочинением своим по сей материи, начинает свою книгу точно сими словами: «On dispute tous les jours sur ce qu'on doit appeller esprit: chacun dit son mot; personne n'attache les memes idees a ce mot; et tout le monde parle sans s'entendre».[1] После сего можно ли требовать, чтоб сие слово на какой-нибудь язык переведено быть могло?

Читая наши духовные книги и лучших писателей, старался я приметить, в каком знаменовании в них сии названия приняты. Здесь сообщаю мои примечания.

Из всех изображенных качеств души ум кажется главнейшим, ибо содержит в себе все пространство понятия, всю силу воображения и всю действительность души. Апостол Павел, говоря о боге, вопрошает: кто разуме ум господень? Небесные духи названы в священном писании: небесные умы.

Разум, кажется, применить можно к зрению. Он есть душевное наше око. Об нем судить надобно как о телесном, то есть по его ясности, быстроте или объемлемому им пространству.

Некоторые думают, что разум превосходнее ума для того, что частица раз значит будто усугубление; но мне кажется сие мнение несправедливым, ибо частица раз иногда вместо усугубления значит уничтожение, напр.: расстроить не значит больше строить, но, напротив того, значит построенное разрушить. Впрочем, производимые от ума и разума глаголы, кажется, могут решить, которое из сих слов важнее. Кто умеет, тот всеконечно разумеет, но не всякий тот умеет, кто лишь только разумеет.

Разумением называется способность примечать бесчисленные отношения во всеобщей стройности вещей. Смысл есть первая и самая меньшая степень познания, или первое впечатление души, действием чувств производимое. Рассудок есть та естественная способность, коею люди одарены от бога для познания истины. Рассуждением называется действие души, судящее о пристойности и непристойности идей человеческих. Дарованием именуем отменную к чему-нибудь  способность, естественную или приобретенную. Понятие есть душевная способность мыслить или получать идеи. Чрез воображение разумеем ту силу, которою всякое чувствительное существо имеет представлять в разуме своем вещи, чувствам подверженные. Толк есть способность вникать.

К объяснению сих названий, может быть, послужит история известного Глупона. С самого младенчества ничего он не обещал. Будучи трех лет, едва имел он смысл годового младенца. Учился грамоте так плохо, что не оставалось никакого сумнения о худом его понятии. Начали было учить его и рисовать, но бросили, увидя, что не имеет он ни малейшего разумения; а как многие Глупоны охотники писать стихи, то и наш напутал превеликую оду, и которой не было ниже искры воображения. Словом, во всю свою молодость за что не принимался, все доказывало, что природа не дала ему никакого дарования. Вышед из училища, сделался он господином своих поступок и повел себя так дурно, что ни одной своей страсти не хотел или, паче сказать, не умел подчинить рассудку. Вошед в службу, выпросил себе судейское место, но чрез несколько дней все приказные служители, даже до последнего подьячего, смеяться стали рассуждению своего начальника. В обществах с ним также странное случалось. Те слова, кои в устах людей острых казались наполненными разума, те же самые слова в устах Глупона казались величайшим дурачеством. Счастлив бы он был, если б остался в посредственном состоянии. Никому не было бы нужды обращать на него особливого внимания, но слепой случай сделал Глупона знатным господином, и он впутался в дела. Тут уже вся публика скоро усмотрела и единогласно заключила, что в нем толку мало, ума не бывало.

Всегда, непрестанно