Читаем Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2 полностью

Вместо сего учения, которое, может быть, многие почтут разумным, говорил сей безрассудный отец детям своим об одной только храбрости, от которой они всего ожидать должны. Ожидание бывает несносно, когда предмет отчасу убегает далее, и несноснее того, когда, по многотрудной и бедственной жизни, невозможно дождаться нималой отрады.

«Но когда, — продолжает г. де Лассе, — дворянам открыт будет другой путь и дозволится им купечество, тогда найдут они наилегчайший и безопаснейший путь, который выведет их из бедности и подаст способ к приобретению сокровища, которое доставит им все те увеселения, к чему люди столь жадно устремляются. Какую силу имело над ними время денежного торга, сколь оно ни кратко было? Сей пример никогда забвен не будет».

Сказывают, что путь к счастию гораздо легче и безопаснее найти можно купечеством, нежели войною. Сие неоспоримо; но чтоб дворянство, если дозволят ему избрание обоих, предпочло по склонности своей купечество, того заключить нельзя, сравняя приятность обоих состояний. Одно великолепно, другое умеренно; одно соединяется с приятною праздностию, а другое требует истинного прилежания. Одно хочет жить хорошо, а другое собирать. Война хотя и имеет трудности и опасности, купечеству неизвестные, но сии труды и сии сражения являются только в дальнем расстоянии и об них не ранее помышляют, как приступая к неприятелю. Наши молодые люди, говорит Тацит, почитают военное состояние буйным и роскошным. Вольная, праздная и всеми забавами наполненная жизнь всегда приведет жаркую юность в искушение. Часто видим мы старых воинов, прошедших великие опасности и оружием скучающих; но кто видал юношу, который бы, вышед из училища, отказался от шпаги, для того что некогда может она стоить ему жизни? Он смотрит только на одну величину и остроту меча своего. Если б дворянство избирало себе легчайший род жизни и безопаснейший способ к обогащению, то бы должно было взять ему духовное состояние. Сей путь к благополучию есть кратчайший и безопаснейший, а особливо для знатных господ, которым действительно сродны добродетели. Но со всем тем дворянство весьма редко входит в сие состояние. Для чего же? Для того, что при вступлении находит оно прилежание, благопристойность, воздержность, основание и некоторое принуждение. Сей благородный юноша, ужаснувшись, отдаляется назад. Вступая в купечество, пришел бы он в равное смущение, но знатность родителя, который нужду законом почитает, принудила бы сына обучаться купечеству так, как принуждает она его быть аббатом; а воинскому состоянию остались бы навсегда его преимущества. Когда хотят закрыть дворянству путь к обогащению, дабы тем к войне его приобучить, то могут часто и не достигать до исполнения своего намерения. Он остается беден и не воюет, затем что потребны к тому лошадь, оружие и начало к приобретению счастия. Итак, купечество никогда с войною воевать не будет, и мнимые сети ничего такого с собою не привлекут, чтоб здравый рассудок и без того их не оставил. Тщетно приводят к нам на память время денежного торга; если вспоминаем мы о том с прискорбностию, то сие бывает не ради того огорчения, которое принесло оно военным служителям. Я думаю, что тогда, так, как и ныне, все места в каждом полку были заняты. Впрочем, какая была разница между денежным торгом, в который один день может сделать счастие, и между купечественным торгом, целого года требующим? Невозможно того страшиться, чтоб дворянство весьма вдалося в купечество, но паче мы должны стараться, чтоб оно не осталося в предрассуждении и не презирало бы сие состояние.

Здесь следует яснейшее возражение: «Отцы, начавшие сей род жизни, детей своих в оном же воспитывать будут, и в краткое время сей геройский дух минуется, который французское дворянство отличал от прочих, вместо же сих храбрых воинов, прославленных всегда, будем мы иметь одних только купцов».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза