Собрание сочинений в 2 томах. Том 1. Двенадцать стульев

«Проп. пойнтер нем. коричнев. масти, грудь, лапы, ошейн. серые. Утайку преслед. Дост. ул. Кооперативную, 17, 2»,

а рядом с ним замаскированное:

«Прист. сука неизв. породы темно-желт.

Через три дня счит. своей. Перелеш. пер., 6»,

Варфоломеич обходил объявителей и, убедившись, что сука одна и та же, еще до истечения трехдневного срока доносил каждому о местопребывании пропавшей собаки. Это приносило нерегулярный и неверный доход, но после крушения грандиозных планов могла пригодиться и веревочка.

Глава XXVIII Курочка и тихоокеанский петушок

Стр. 290. После фразы: «Репортер Персицкий деятельно готовился к двухсотлетнему юбилею великого математика Исаака Ньютона».

– Ньютона я беру на себя. Дайте только место, – заявил он.

– Так вы, Персицкий, смотрите, – предостерегал секретарь, – обслужите Ньютона по-человечески.

– Не беспокойтесь. Все будет в порядке.

– Чтоб не случилось, как с Ломоносовым. В «Вечерке» была помещена ломоносовская правнучка-пионерка, а у нас…

– Я тут ни при чем. Надо было вам поручать такое ответственное дело рыжему Иванову! Пеняйте сами на себя.

– Что же вы принесете?

– Как что? Статью из Главнауки: у меня там связи не такие, как у Иванова. Биографию возьмем из «Брокгауза». Но портрет будет замечательный. Все кинутся за портретом в тот же «Брокгауз», а у меня будет нечто пооригинальнее. В «Международной книге» я высмотрел такую гравюрку!.. Только нужен аванс!.. Ну, иду за Ньютоном!

– А снимать Ньютона не будем? – спросил фотограф, появившийся к концу разговора.

Персицкий сделал знак предостережения, означавший: «Спокойствие, смотрите все, что я сейчас сделаю». Весь секретариат насторожился.

– Как? Вы до сих пор еще не сняли Ньютона?! – накинулся Персицкий на фотографа.

Фотограф на всякий случай стал отбрехиваться.

– Попробуйте вы его поймать, – гордо сказал он.

– Хороший фотограф поймал бы! – закричал Персицкий.

– Так что ж, надо снимать или не надо?

– Конечно, надо! Поспешите! Там, наверное, сидят уже из всех редакций!

Фотограф взвалил на плечи аппарат и гремящий штатив.

– Он сейчас в «Госшвеймашине». Не забудьте: Ньютон, Исаак, отчества не помню. Снимите к юбилею. И, пожалуйста, не за работой. Все у вас сидят за столом и читают бумажки. На ходу снимайте. Или в кругу семьи.

– Когда мне дадут заграничные пластинки, тогда и на ходу буду снимать. Ну, я пошел.

– Спешите! Уже шестой час!

Фотограф ушел снимать великого математика к его двухсотлетнему юбилею, а сотрудники стали заливаться на разные голоса.

Глава XXIX Автор «Гаврилиады»

Стр. 308. После реплики Персицкого: «Эх вы, халтурщик!..»

– …Держите его, товарищи! Я расскажу ему замечательную историю. Вы, Ляпсус, слушайте! При вашей профессии это полезно.

По коридору разгуливали сотрудники, поедая большие, как лапти, бутерброды. Был перерыв для завтрака. Бронеподростки гуляли парочками. Из комнаты в комнату бегал Авдотьев, собирая друзей автомобиля на экстренное совещание. Но почти все друзья автомобиля сидели в секретариате и слушали Персицкого, который рассказывал историю, услышанную им в обществе художников.

Вот эта история.

РАССКАЗ О НЕСЧАСТНОЙ ЛЮБВИ

В Ленинграде, на Васильевском острове, на Второй линии жила бедная девушка с большими голубыми глазами. Звали ее Клотильдой.

Девушка любила читать Шиллера в подлиннике, мечтать, сидя на парапете невской набережной, и есть за обедом непрожаренный бифштекс.

Но девушка была бедна. Шиллера было очень много, а мяса совсем не было. Поэтому, а еще и потому, что ночи были белые, Клотильда влюбилась. Человек, поразивший ее своей красотой, был скульптор. Мастерская его помещалась у Новой Голландии.

Сидя на подоконнике, молодые люди смотрели в черный канал и целовались.

В канале плавали звезды, а может быть, и гондолы. Так, по крайней мере, казалось Клотильде.

– Посмотри, Вася, – говорила девушка, – это Венеция! Зеленая заря светит позади черно-мраморного замка.

Вася не снимал своей руки с плеча девушки. Зеленое небо розовело, потом желтело, а влюбленные все не покидали подоконника.

– Скажи, Вася, – говорила Клотильда, – искусство вечно?

– Вечно, – отвечал Вася. – Человек умирает, меняется климат, появляются новые планеты, гибнут династии, но искусство непоколебимо. Оно вечно.

– Да, – говорила девушка, – Микеланджело!

– Да, – повторял Вася, вдыхая запах ее волос. – Пракситель!..

– Канова!

– Бенвенуто Челлини!

И опять кочевали по небу звезды, тонули в воде канала и туберкулезно светили к утру.

Влюбленные не покидали подоконника. Мяса было совсем мало. Но сердца их были согреты именами гениев.

Днем скульптор работал. Он ваял бюсты. Но великой тайной были покрыты его труды. В часы работы Клотильда не входила в мастерскую. Напрасно она умоляла:

– Вася, дай посмотреть мне, как ты творишь!

Но он был непреклонен. Показывая на бюст, покрытый мокрым холстом, он говорил ей: