Собрание сочинений в 2 томах. Том 1. Двенадцать стульев

Далее, на той же странице, после фразы: «”Скрябин” обогнал землечерпательный караван и, промеряя глубину полосатеньким шестом, стал описывать дугу, заворачивая против течения».

Персицкий приложился к биноклю и стал глядеть на пристань.

– «Бармино», – прочел он пристанскую вывеску.

Стр. 336. После фразы: «Готовый и высушенный лозунг концессионеры снесли вниз и прикрепили к борту».

Проходивший мимо капитан, человек спокойный, с обвислыми запорожскими усами, остановился и покачал головой.

– А это уже не дело, – сказал он, – зачем гвоздями к перилам прибивать? На какие такие средства после вас пароход ремонтировать?

Капитан был удручен. Еще никогда на его пароходе не висели таблички «Без дела не входить» и «Приема нет», никогда на палубе не стояли пишущие машинки, никогда не играли на кружках Эсмарха, один вид которых приводил застенчивого капитана в состояние холодного негодования.

Из каюты вышел заспанный кинооператор Полкан. Он долго пристраивал свой аппарат, оглядывал горизонты и, отвернувшись от толпы, уже собравшейся у пристани, накрутил метров десять с заведующего личным столом. Заведующий, для пущей натуральности, пытался непринужденно прогуливаться перед аппаратом, но Полкан этому воспротивился:

– Вы, товарищ, не выходите за рамку. Стойте на месте. И руками не шевелите, пожалуйста.

Заведующий сложил руки на груди и в таком монументальном виде был заснят. После этого Полкан удалился в свою лабораторию.

Далее, на той же странице, после фразы: «Буквы лозунга были разной толщины и несколько скошены в стороны».

Толстяк подумал, что новый художник, при его самоуверенности, мог бы приложить больше стараний, но…

Далее, на той же странице, после фразы: «За ним повалила толпа».

– Одну минуту! – закричал с борта толстячок. – Сейчас, товарищи, мы будем производить тираж выигрышного займа. Поэтому просим всех на пароход. По окончании тиража состоится концерт. А потому просьба по окончании тиража не расходиться, а собраться на берегу и оттуда смотреть. Артисты будут играть на палубе!

Толкая друг друга, все побежали на пароход и спустились в прохладный тиражный зал. Тиражная комиссия и включенные в нее представители села Бармина разместились на эстраде. Члены комиссии сделали это с достоинством, выработанным привычкой к подобного рода церемониям. Представители же села (их было двое), в лаптях и полосатых синих рубашках, серьезно, с таким видом, как будто бы они шли молотить, направились к столу и сели с краю.

– Прошу РКИ, – сказал председатель комиссии, – осмотреть печати, наложенные на тиражную машину.

Представитель РКИ нагнулся, осторожно потрогал печати рукой и заявил:

– Печати в полном порядке!

После осмотра печатей на тиражных колесах из публики был затребован ребенок.

– И вот, товарищи, ребенок на глазах у всех будет вынимать из этих шести цилиндров по одному билету. На каждом из них есть цифра. Все шесть цифр вместе составят цифру той облигации, которая выиграла. Имеющие облигации пускай следят. Не имеющие – могут приобрести их тут же на пароходе.

Колеса завертелись, моргая стеклянными своими окошечками, и остановились. Босой мальчик, потрухивая, опускал руку поочередно в каждый цилиндр, вынимал похожие на папиросы билетные трубочки и отдавал их членам комиссии.

– Выиграла облигация номер семьсот три тысячи четыреста восемнадцать во всех пяти сериях.

Далее, на той же странице, после фразы: «Колеса оборачивались, оглашались номера, барминцы смотрели и слушали».

Звуковое оформление, возбужденное процессом розыгрыша, обзавелось вскладчину одной облигацией и после каждого возглашения облегченно вздыхало:

– Слава богу, не наш номер!

– Чему же вы радуетесь? – удивился Ник. Сестрин. – Ведь вы же не выиграли!

– Охота получать двадцать рублей! – кричала могучая пятерка. – На эту же облигацию можно выиграть пятьдесят тысяч. Прямой расчет.

– Вы вот что, друзья мои, – сказал режиссер, – до крупных выигрышей еще далеко, и делать вам здесь нечего. Идите готовиться к выступлению.

Стр. 339. После фразы: «Вторым номером выступил виртуоз-балалаечник».

Его визитка и пробор, рассекающий волосы, вызывали в зрителях недоумение и иронические возгласы.

Виртуоз сел на скамейку, расправил фалды и медленно начал венгерскую рапсодию Листа. Постепенно ускоряя ритм, виртуоз достиг вершин балалаечной техники. Скептики были сражены, но энтузиазма не чувствовалось. Тогда виртуоз заиграл «Барыню».