Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.

И впрямь, свадьба прошла по всем правилам — с дружкой, со свахами, с девками-величальницами. Гости сорили в избе сено, солому, били об пол горшки, посуду, заставляли невесту чище мести, швыряя при этом под веник бумажные деньги, кричали молодым «горько».

Нюшка сначала сидела за праздничным столом строгая, насупленная, следила за Ленькой и Клавкой, чтобы их не забыли посадить за стол или не задавили в толпе, а потом пригубила браги, охмелела и, к радости матери и Горелова, веселилась всю ночь.

Сейчас у Нюшки тупо ныло в висках, язык был сухим и шершавым, словно наждак, мучительно хотелось пить, и, главное, было почему-то неловко за свое веселье.

— Нюш, а Нюш! — шепотом спросил Ленька, не сводя глаз со спящего Горелова. — Он теперь так и будет храпеть каждую ночь... с присвистом, с переливами... Словно птиц приманивает.

— Будет тебе, Ленька... Храпит и храпит, что ж тут такого...

— А как мне его теперь называть? — не унимался братишка, и в голосе его послышалась недетская озабоченность и тревога.

— Если можешь, кличь тятей, — посоветовала Нюша. — Все же он отчим тебе. А трудно без привычки — зови дядей Тихоном.

— Нет, я его лучше Горелов-Погорелов кликать буду... — подумав, заявил Ленька.

— Почему Горелов-Погорелов?

— А его все так зовут. Был он председателем сельсовета — погорел... В колхозе его старшим конюхом назначили — опять горит.

— Много ты знаешь...

— Не много, не мало — самую середину... Сам слышал, как его дядя Вася ругал. «У тебя, говорит, не кони, а одры царя небесного... На ногах не стоят... На чем мы только пахать будем?»

— А дядя Тихон что ответил?

— «Конь, говорит, отмирающее животное. Рухлядь истории! Для колхоза не годится. Скоро все на автомобилях да тракторах будем ездить».

Нюшка с любопытством покосилась на братишку: и когда он только успевает все приметить и услышать!

— Ладно, Алексей, — примирительно сказала она. — Кони конями, а будешь звать отчима дядей Тихоном.

— Попробую, — согласился братишка, поудобнее устроился на мешках и, закрыв глаза, добавил: — А Митька-то Горелов так и не пришел на свадьбу.

— Да, — сказала Нюша, вспомнив вчерашнюю невеселую, встречу с Митей.

Заметив его в сенях в толпе, глазеющей на свадебное веселье, она бросилась к парню и потащила к праздничному столу.

— Нет уж, уволь, — отказался Митя. — Еще схватимся с папашей почем зря.

— Хоть немножко за столом посиди. Мы же теперь родичи с тобой как-никак.

— Лучше бы нам через это и не родниться, — усмехнулся Митя. — Не того вы человека в дом принимаете... Хлебнете с ним горюшка. — И, махнув рукой, он ушел домой.

В сенях раздались шаги, распахнулась дверь, и в избу вошла Аграфена.

Нюшка едва не ахнула. Вчера мать сидела за столом нарядная, в белом платье, лицо разрумянилось, глаза блестели, на губах блуждала счастливая улыбка. А сейчас в своем обычном, до блеска засаленном полушубке, в тяжелых обсоюженных валенках, в темном платке, завязанном под горлом, она казалась какой-то будничной, посеревшей и как будто даже меньше ростом.

«Так, наверное, всегда бывает после праздников», — подумала Нюшка, опуская ситцевую занавеску.

Аграфена окинула взглядом неубранную избу и нахмурилась. Потом, подойдя к кровати, осторожно тронула мужа за плечо:

— Тиша, проснись!

— Ась! Что такое? — Горелов очумело поднял лохматую голову.

— Вставай, Тиша... Очнись! Пора. Уже давно свет в окнах. Попраздновали, погуляли — пора и честь знать.

Горелов, одутловатый, худощавый, с хрустом потянулся и, спустив босые ноги на пол, сел на кровати.

— Башка, Груня, трещит... Рассольцу мне бы...

Аграфена зачерпнула из кадушки с капустой кружку рассола и подала Тихону:

— Тебя там на конюшне ждут... мужикам лошади требуются. Хомутов сказал, чтобы я поторопила тебя... Собирайся, Тиша, ступай.

— «Хомутов, Хомутов» — только и слышу! — недовольно буркнул Горелов. — Приставил меня к колченогим рысакам, а теперь понукает да командирит. А чем я этих одров царя небесного кормить буду... Ни сена, ни соломы. Хоть крыши раскрывай...

Он залпом выпил острый рассол, поморщился, сплюнул и, взглянув на ходики, неторопливо принялся одеваться.

— Ты бы, Груня, того... яишенку справила. Целый же день в бегах буду.

Аграфену не надо было и просить. Скинув полушубок, она прибрала стол, замела к порогу мусор и, разведя на шестке небольшой огонь, принялась готовить на сковородке любимую Тихоном яичницу с салом.

Через дырку в занавеске Нюша следила за матерью и удивлялась: мать, как молодая, сновала от печки к столу и находила все новые и новые закуски. Кроме скворчащей, вкусно пахнущей яичницы, на столе появились и холодец, и маринованные грибки, и соленые огурчики, и даже солидная стопка мутноватой самогонки.