Собрание сочинений в 3-х томах. Том 1

В творчестве Лохвицкой Брюсов больше всего ценил «песни греха и страсти», но и сама поэтесса сильно интересовала его как психологический феномен. В его ненависти было определенное неравнодушие: он видел в ней интересующий его типаж (или тоже был втайне увлечен ею). Несомненно, именно Лохвицкая, а не Нина Петровская, изначально вызвала к жизни его Ренату, которую потом Петровская воплотила. Еще один сходный персонаж – Реа из «Алтаря победы». Брюсова и Лохвицкую объединял интерес к «тайному знанию», но она, судя по всему, никогда не доходила до магических практик. Ее колдуньи – не от выбора в пользу порочности, аморализма и зла, а от отчаяния чистой души, которая не может совладать со своими порывами, хотя и продолжает нести свой «подвиг скучных будней». Религиозно-философские искания Серебряного века, сомнительные с точки зрения ортодоксальной конфессиональности, в сущности, не могли быть иными: живая мысль не довольствовалась православием, превращенным в государственную идеологию. Однако если Лохвицкая где-то и могла «преступать черту» в своем творчестве, то в жизни религиозные убеждения оставались для нее незыблемым императивом. Именно в этом состояла драма ее отношений с Бальмонтом.

До какой степени близости доходили эти отношения, мы не можем сказать, да это и не так важно. Важно, что творчество обоих питалось этими чувствами, весьма сильными. Поэты не виделись два года, с лета 1896 по осень 1898 года (если не считать краткого приезда Бальмонта в декабре 1897 года). Но именно в это время создаются те самые «песни греха и страсти», которые больше всего нравились и Бальмонту, и Брюсову. Летом 1898 года Лохвицкая с семьей переехала в Петербург. В сентябре того же года она побывала в Крыму и там виделась с Бальмонтом. Зиму 1898–1899 годов Бальмонт с женой проводят в Петербурге. Это период наиболее тесного общения его с Лохвицкой. Частым местом встреч становятся литературные «Пятницы» К.К. Случевского. Здесь оба поэта попадают в поле «немецкого служки в храме русской литературы», переводчика и педагога Ф.Ф. Фидлера, который втайне собирает скабрезные подробности из жизни литераторов. В первый год после своего возвращения в Петербург Лохвицкая сильно интересует Фидлера, хотя впоследстии его интерес ослабевает. 19 ноября 1898 года Фидлер оказался в числе гостей на дне рождения Лохвицкой (на котором почему-то отсутствовал ее муж) и записал все, что видел и слышал:

«Почти не слова не произнес и Коринфский; он вздыхал, бросая на Лохвицкую похотливые взгляды Она оказывала ему (правда, незначительные) знаки внимания, хотя по отношению к Бальмонту вела себя куда откровеннее (говорят, она “живет” с ним)»[34]. Вскоре эти слухи Фидлеру подтвердил сам Бальмонт. «После завтрака (выпито было немало) Бальмонт потащил меня к себе. Он занимает вместе с женой (непривлекательная особа высокого роста, которая вскоре удалилась) изящно обставленную квартиру из трех комнат на Малой Итальянской, 41. На столе появилось пиво, и Бальмонт принялся рассказывать о себе. Ему тридцать два года. Двадцатилетним юношей он женился в Москве, но через несколько лет они разошлись. От этого брака было двое детей, девочка, которая умерла, и мальчик, который живет сейчас с матерью. При разводе он взял всю вину на себя, но заключить брак с нынешней женой (ее зовут Екатерина Алексеевна) ему удалось лишь с помощью поддельного документа. Уже несколько лет живет с Лохвицкой. Она, по его словам, артистка сладострастия и так ненасытна, что однажды они занимались любовью целых четыре часа подряд. Вместе с тем она очень стыдлива, и всегда накрывает обнаженную грудь красным покрывалом. Бальмонт ставит сладострастие превыше всего в мире и опьяняется его “красотой”»[35].

Несмотря на предельную откровенность этих признания, не исключено, что поэт выдавал желаемое за действительное. Во всяком случае, Лохвицкая отрицала какие бы то ни было отношения с ним кроме литературных и дружеских. Вероятно, до нее дошли слухи об их отношениях и о том, что рассказывает о ней Бальмонт, именно это вызвало к жизни ее последнюю стихотворную драму – «In nomine Domini» – на исторический сюжет процесса над Луи Гофриди, которого оговорила влюбленная в него монахиня Мадлен. Золотые кудри Мадлен в драме Лохвицкой невольно наводят на мысль, что гендерные роли там порой меняются местами: в образе Мадлен запечатлен Бальмонт, сама же поэтесса ситуационно оказывается в роли Гофриди.

В драме под видом монахов, ведущих следствие по делу Мадлен и с похотливым любопытством осматривающим ее на предмет обнаружения «бесовской печати», явно изображены и фарисействующие ревнители нравственности, которых много было в ее окружении:

МИХАЭЛИС

…Есть у нее бесовская печать.
На правой ножке, около колена.
Тот стигмат нам не лучше ль рассмотреть
Подробнее, для пользы правосудья,
Пока малютка дремлет? Прав ли я?

БР. ФРАНЦИСК