Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

Теперь Плеханов видел в нем опытного подпольщика, знающего все глубины и все оттенки русской действительности, умеющего улавливать и обобщать настроения масс, человека мысли и дела, одинаково могучего и в теории и в практике, прочно стоящего на той самой земле, которой не было под ним, Плехановым, и о которой он так тосковал.

Он понимал, что талантливость и творческая, кипучая натура сочетались в Ленине с отличным знанием российской действительности, что его авторитет и связи дают ему громадную силу, что в споре все преимущества на стороне Ленина, что и затеянный-то спор ненужный, вздорный… Но гордость и самолюбие не могли с этим примириться. Плеханов раздражался, ненавидел себя в эти минуты… и отвергал все доводы Ленина. Ему казалось, что дело решено без него и, как бы он ни возражал, его предложения не будут приняты. Он или заявлял, что не «ставит условий», или сердито молчал и уж одним своим молчанием «ставил условия»… Так продолжалось несколько дней: Плеханов то нервничал, то рассыпал резкости, то говорил сухо и холодно, то демонстративно умолкал.

Ленин несколько раз повторял, что и он, и пославшие его не мыслят издания газеты и журнала «Заря» без участия Плеханова и всей его группы, что эти издания не будут иметь и половины того авторитета, если Плеханов не поддержит их.

Это и льстило Плеханову, и раздражало до крайности: что бы там ни говорил Ленин, видно было, что хозяева дела он и его товарищи в России. У них связи, агенты, ждущие сигнала, почта, деньги. А что у него? Имя? Авторитет? Какая им цена? Что он без людей, без живого дела?

Все ему не нравилось: не нравилось, что для участия в газете приглашены Струве и Туган-Барановский, которые, по мнению Ленина, могли быть до поры до времени полезными делу; не нравились некоторые авторы, которые уже получили заказы на статьи, и он очень ругал их, вызвав тем резкие возражения Ленина. Плеханов сидел мрачнее тучи…

7

В воскресенье собрались у Плеханова — принимать окончательное решение. Когда Ленин приехал, все уже были в сборе и ждали только Плеханова. Наконец вошел и он, поздоровался, пригласил в свою комнату.

Там он заявил, что лучше будет сотрудником, простым сотрудником, иначе трения неизбежны. Аксельрод и Засулич всполошились, начали уговаривать Плеханова взять свое заявление назад. Тогда Плеханов вдруг переменил точку зрения, на совместное редакторство согласился и тут же начал диктаторски распоряжаться.

Ленин сказал, что есть предложение издавать газету в Германии; Плеханов понял это как желание привлечь его имя только в качестве вывески и рассердился. Он не хотел принимать в расчет ни того, что технические условия издания газеты наиболее удобны в Германии, ни того, что чем ближе к русской границе, тем легче будет наладить почту. Переговоры ни к чему не привели…

Надвигалась гроза, когда Ленин и Старовер возвращались от Плеханова в деревеньку, где они жили. После шумной, сверкающей Женены тут было темно, неприветливо и холодно. С озера дул ветер, изредка молнии прорезали тьму, и на миг становились видимыми серо-синие края тучи, нависшей над горами; затем прокатывался гром, будя в ущельях эхо, и долго еще громыхал вдали.

— Личные отношения с Плехановым я считаю теперь раз и навсегда прерванными, — с яростью сказал Старовер. Деловые отношения останутся, но личных никаких!..

Ленину было и горько и обидно, как никогда в жизни.

— Мою влюбленность в Плеханова, — отозвался он, помолчав, — тоже как рукою сняло! Никогда, никогда в моей жизни и ни к одному человеку я не относился с таким искренним уважением, ни перед кем не держал себя с таким смирением и никогда не получал такого грубого пинки! А на деле-то вышло так, что мы получили пинок: нас припугнули, как детей, припугнули тем, что взрослые нас покинут и оставят одних. — Он усмехнулся. — И вот влюбленная юность получает от предмета своей любви горькое наставление: надо ко всем людям относиться без сентиментальности.

— Так нельзя! — продолжал с горечью Ленин. — Мы не хотим и не будем, не можем работать вместе при таких условиях… Мы уезжаем в Россию, а там наладим дело заново. Быть пешками в руках этого человека мы не хотим; товарищеских отношений он не допускает, не понимает…

Для Ленина это была настоящая драма, жестокое разочарование в том, с чем носился, как с любимым детищем, долгие годы, с чем неразрывно связывал всю свою жизненную работу.

8

Утром к Ленину приехал Аксельрод. Все его жесты и слова казались неестественными, он понимал их никчемность и не знал, как себя вести.

— Все мы в невероятно тяжелом состоянии, — откровенно грустным тоном произнес он, когда молчание после первых его неудачных слов стало нелепым. — Никто не может сказать, в чем же в конце концов дело. Где эта трещина между вами и Жоржем? Да уж так ли она серьезна, чтобы углублять ее, превращать в пропасть?

— Так нельзя, — с душевной прямотой заговорил Ленин. — Мы не хотим, не можем и не будем работать вместе при таких условиях.