Собрание сочинений в 50 томах. Том 20. Ожерелье королевы

Госпожа де Ламотт предположила, судя по сходству этого портрета с наружностью молодой дамы, своей благодетельницы, что это изображение ее матери или бабушки, и первым побуждением графини было, надо сознаться, броситься к лестнице за дамами.

Но она услышала стук выходной двери.

Тогда она бросилась к окну, чтобы позвать посетительниц, так как было слишком поздно догонять их.

Но все, что она могла разглядеть, был быстро мчавшийся кабриолет в конце улицы Сен-Клод, поворачивавший за угол улицы Сен-Луи.

Тогда графиня, потеряв всякую надежду вернуть дам, еще раз оглядела коробочку и дала себе слово, что отошлет ее в Версаль.

— Я не ошиблась, — воскликнула она затем, схватив сверток с шифоньерки, — здесь только пятьдесят экю.

И сорванная обертка полетела на пол.

— Луидоры! Двойные луидоры! — воскликнула графиня. — Пятьдесят двойных луидоров! Две тысячи четыреста ливров!

И алчная радость блеснула в ее глазах, между тем как г-жа Клотильда, ошеломленная зрелищем такого количества золота, какого ей еще никогда не приходилось видеть, всплеснув руками, стояла с открытым ртом.

— Сто луидоров! — повторяла г-жа де Ламотт. — Эти дамы, значит, богаты? О, я их найду!..

IV БЕЛ

Госпожа де Ламотт не ошиблась в своем предположении, что скрывшийся кабриолет уносил двух дам-благотворительниц.

Эти дамы действительно нашли у дома один из тех кабриолетов, какими пользовались в те времена: на высоких колесах, с легким кузовом, высоко прилаженным фартуком и удобным сиденьем позади для грума.

Кабриолет, запряженный прекрасной лошадью ирландской породы, гнедой масти, с коротким хвостом и мясистым крупом, был доставлен на улицу Сен-Клод тем же слугой, который правил санями и которого дама-благотворительница, как мы видели, называла Вебером.

Вебер держал лошадь под уздцы, когда дамы вышли из дома, и старался успокоить нетерпение горячего коня, который бил ногой по снегу, становившемуся по мере наступления ночи все более твердым.

— Матам, — сказал Вебер, когда показались обе дамы, — я хотел сапрячь на сефодня Сцибиона, который очень силен и послушен, но Сцибион ушиб себе ногу фчера фечером; таким образом, остался один Бел, а с ним трутно спрафляться.

— О, для меня это безразлично, Вебер. Как вам известно, — отвечала старшая дама, — у меня твердая рука и есть привычка править.

— Я знаю, что фы править прекрасно, матам, но дороки плохи очень. Кута фам уготно ехать?

— В Версаль.

— По бульфарам?

— Нет, Вебер, теперь морозит и на бульварах сплошной лед. По улицам, я думаю, проехать легче, так как тысячи прогуливающихся не дают льду застывать. Ну же, Вебер, скорее.

Вебер придержал лошадь, пока дамы легко вспрыгнули в кабриолет, а затем сам вскочил позади, сообщив, что он готов. Тогда старшая дама обратилась к своей спутнице.

— Ну, Андре, — сказала она, — как вам показалась эта графиня?

С этими словами она отпустила вожжи, и лошадь помчалась как стрела, завернув за угол улицы Сен-Луи.

В эту-то минуту г-жа де Ламотт открыла окно, чтобы позвать дам-благотворительниц.

— Я нахожу, — отвечала дама, которую звали Андре, — что госпожа де Ламотт жалка и очень несчастна.

— Она хорошо воспитана, не правда ли?

— Да, без сомнения.

— Вы что-то холодны к ней, Андре.

— Если вам угодно знать правду, у нее в лице есть что-то хитрое, что мне не нравится.

— О, вы недоверчивы, Андре, я это знаю, и чтобы понравиться вам, надо быть совершенством. Я же нахожу, что эта графиня вызывает участие и очень естественна — как в своей гордости, так и в смирении.

— Она должна быть очень счастлива, что имела честь понравиться вашему…

— Берегись! — крикнула дама, быстрым движением вожжей заставляя свою лошадь, едва не сбившую с ног носильщика на улице Сент-Антуан, взять вправо.

— Перегись! — крикнул оглушительным голосом Вебер.

И кабриолет продолжал свой путь.

Но сзади раздались проклятия человека, едва не попавшего под колеса, а несколько голосов, отозвавшихся эхом на его брань, тотчас же придали своим возгласам крайне враждебный характер.

В несколько секунд Бел отдалился от людей, посылавших вслед им проклятия, на огромное расстояние, отделявшее улицу Сент-Катрин от площади Бодуайе.

Там, как известно, дорога разветвляется; но умело правившая дама храбро выбрала улицу Ткацкого Ряда, многолюдную, узкую и далеко не аристократическую.

Поэтому, несмотря на часто повторяемые дамой окрики и рев Вебера, со всех сторон раздавались крики взбешенных прохожих:

— О, кабриолет! Долой кабриолет!

Бел продолжал мчаться, и его кучер своей маленькой, почти детской ручкой заставлял его бежать быстро и свободно по лужам растаявшего снега и по более опасным замерзшим ручейкам и выбоинам на мостовой.

Против всякого ожидания, пока дело обошлось без осложнений; ярко горевший фонарь отбрасывал перед собой луч света, а эта предохранительная мера была роскошью, которой полиция того времени не требовала от владельцев кабриолетов.

Итак, повторяем, дело обошлось без всяких неприятных случайностей: кабриолет не зацепил ни одного экипажа, не задел ни одной тумбы, ни одного прохожего, что положительно было чудом; а между тем крики и угрозы не умолкали.