Собрание сочинений в 50 томах. Том 3. Две Дианы

— Не знала я, Габриэль, что вы такой философ и такой неудачник, — досадливо пошутила девушка. — Но вы сказали, что хотите говорить о короле. Это будет лучше! Как он добр и великодушен, Габриэль!

— Да? Он вас очень любит, Диана?

— Очень!..

"Ну и ну! — подумал виконт д’Эксмес. — Он, может, считает ее своей дочерью…"

— Одно лишь меня удивляет, — сказал он вслух. — Как это он ухитрился целых двенадцать лет не видеть вас и держать вас вдали от себя, в Вимутье, в заброшенности и безвестности? Вы никогда, Диана, не спрашивали отца о причине прежнего столь странного равнодушия к вам?

— О, это не он, не он был ко мне равнодушен!

— Но в таком случае кто же?

— Кто же, как не госпожа Диана де Пуатье, так называемая моя мать!

— Почему же она мирилась с сознанием, что вы покинуты, Диана? Чего ей приходилось опасаться? Муж ее умер… Отец умер…

— Разумеется, Габриэль, — сказала Диана, — и мне трудно, чтобы не сказать — невозможно, найти оправдание этой странной гордости, под влиянием которой госпожа де Валантинуа никогда не соглашалась официально признать меня своим ребенком. Вы, видимо, не знаете еще вот чего. Сперва она добилась у короля согласия на то, чтобы утаили мое рождение. На мое возвращение ко двору она согласилась только по настоянию и чуть ли не по приказу короля. Она даже не пожелала назваться матерью в акте о моем узаконении. Я на это не жалуюсь, Габриэль: ведь если бы не эта странная гордость, я бы с вами не познакомилась. Но меня все же не раз огорчала ее неприязнь ко мне.

"Неприязнь, которая, быть может, не что иное, как угрызение совести, — подумал с отчаянием Габриэль. — Она обманывала короля, но обманывала с оглядкой, пребывая в вечном страхе".

— Но что волнует вас, мой друг? — спросила Диана. — Почему задаете вы мне все эти вопросы?

— Просто так, Диана… Сомнение моего беспокойного ума… Но вы не волнуйтесь, Диана. Если мать относится к вам холодно и чуть ли не враждебно, то отец вполне искупает своею нежностью холодность матери, Диана. Ведь при появлении короля вам, должно быть, становится легко, ибо сердце ваше чует в нем истинного отца.

— О, конечно! — ответила Диана. — Ив первый же день, когда я увидела его, такого ласкового, такого доброго, я сразу же почувствовала к нему сердечное влечение. Я с ним предупредительна и нежна не из расчета, а по какому-то внутреннему наитию. Не будь он королем, я бы не меньше любила его: он же мой отец.

— В таких вещах чувство не обманывает никогда! — восторженно воскликнул Габриэль. — Моя Диана! Дорогая! Как хорошо, что вы так любите своего отца и чувствуете в его присутствии радостное волнение! Эта трогательная дочерняя любовь делает вам честь, Диана.

— И хорошо, что вы ее понимаете и одобряете, мой друг, — сказала Диана. — Но теперь поговорим немного и о себе, о нашей любви. Знаете, Габриэль, сегодня отец снова мне сказал: "Дорогое дитя, будь счастлива! Твое счастье осчастливит и меня!" Итак, сударь мой, уплатив долг признательности, не будем забывать и самих себя.

— Это верно, — задумчиво протянул Габриэль, — да, это верно… Что ж, заглянем в наши сердца и посмотрим, что в них творится. Откроем их друг другу.

— В добрый час! — ответила Диана. — Это будет просто чудесно!

— Да, чудесно… — печально повторил Габриэль. — Скажите, Диана, какое у вас чувство ко мне? Оно слабее, чем к отцу?

— Гадкий ревнивец! — воскликнула Диана. — Знайте же: это чувство совсем другое. Во всяком случае, его трудно объяснить. Когда государь передо мною, я спокойна, сердце бьется не сильнее обычного… А когда я вижу вас… страшное смущение, несущее мне муку и радость, разливается по всему моему существу. Счастье быть с вами…

— Замолчи, замолчи же! — вскричал Габриэль вне себя. — Да, ты любишь меня, и поэтому мне страшно…

— Как вас понять, Габриэль? — удивилась Диана. — Отчего вас так выводит из себя мое признание? Какая опасность может таиться в моей любви?

— Никакой, моя дорогая, никакой… не слушай меня, я просто пьян от радости… Голова кружится от такого безмерного счастья… Но ведь не всегда же вы так любили меня. Когда мы вместе бродили по лесам Вимутье, вы чувствовали ко мне всегда лишь дружбу… сестры!

— Тогда я была ребенком, — ответила Диана.

— Это верно, Диана, это верно…

— А теперь и вы откройте мне свою душу, как открыла я вам свою. Дайте же мне услышать из ваших уст, как крепко вы любите меня.

— О Боже мой… я не могу вам этого сказать! — воскликнул Габриэль. — Не допрашивайте меня, не требуйте, чтоб я сам себя допрашивал, это слишком ужасно!

— Но, Габриэль, — поразилась Диана, — если что ужасно, так это ваши слова! Разве вы этого не чувствуете? Как! Вы даже не хотите мне сказать, что любите меня?

— Люблю ли я тебя, Диана? Ты еще спрашиваешь!.. О да, да, я люблю тебя, как безумец, как преступник, быть может.

— Как преступник? — в изумлении повторила г-жа де Кастро. — Чем же может быть преступна наша любовь? Разве оба мы не свободны? И ведь отец мой согласился на наш брак. Бог и ангелы только радуются, глядя на такую любовь!

"Да не будут ее слова кощунством, о Господи!" — мысленно воскликнул Габриэль