Собрание сочинений в 50 томах. Том 4. Королева Марго

Впрочем, комендант не изменил своей первоначальной вежливости. Со всевозможными оговорками он поместил Генриха в его комнату, всячески извинялся за возможные неудобства, поставил двух солдат у его двери и ушел.

— Теперь пойдем к другим, — сказал комендант слуге-тюремщику.

Они двинулись в обратный путь, прошли допросную палату, коридор и очутились опять у лестницы; следуя за своим проводником, Болье поднялся на три этажа.

Оказавшись таким образом в пятом этаже, тюремщик открыл одну за другой три двери, каждая из которых запиралась двумя замками и тремя огромными засовами. Когда он начал отпирать третью дверь, из-за нее послышался веселый голос:

— Эй! Дьявольщина! Отпирайте поскорее, хотя бы для того, чтобы проветрить. Ваша печка до того накалилась, что можно задохнуться.

И Коконнас, которого читатель уже признал по его любимому ругательству, одним прыжком очутился у двери.

— Одну минутку, дорогой дворянин, — сказал тюремщик, — я пришел не для того, чтобы вас вывести, а чтобы войти самому, и за мной идет комендант.

— Комендант? Зачем? — спросил Коконнас.

— Навестить вас.

— Он делает мне много чести, милости просим, — ответил Коконнас.

Болье вошел и ледяной учтивостью, присущей комендантам, тюремщикам и палачам, сразу погасил сердечную улыбку Коконнаса.

— Есть у вас деньги, граф?

— У меня? Ни одного экю, — ответил Коконнас.

— Драгоценности?

— Одно кольцо.

— Разрешите вас обыскать?

— Дьявольщина! — воскликнул Коконнас, краснея от гнева. — Ваше счастье, что я и вы в тюрьме.

— Все допустимо, раз служишь королю.

— Так, значит, — ответил пьемонтец, — те почтенные люди, которые грабят на Новом мосту, служат королю так же, как вы? Дьявольщина! Оказывается, месье, я до сих пор был очень несправедлив, считая их ворами.

— Мое почтение, месье, — сказал Болье. — Тюремщик, заприте господина Коконнаса.

Комендант ушел, взяв у пьемонтца перстень с прекрасным изумрудом, который подарила ему герцогиня Неверская в память о своих глазах.

— К другому, — сказал комендант.

Они миновали одну пустую камеру и открыли еще три двери, шесть замков и девять засовов. Когда последняя дверь отворилась, посетителей встретил только вздох.

Камера была еще унылее той, откуда сейчас вышел комендант. Четыре длинные узкие бойницы с решеткой прорезывали стену, все уменьшаясь изнутри наружу, и слабо освещали это печальное жилище. В довершение всего железные прутья перекрещивались в них так часто, что глаз повсюду натыкался на тусклые линии решетки и узник даже сквозь бойницы не видел неба. Готические нервюры, выходя из каждого угла, постепенно сближались к середине потолка и переходили там в розетку.

Ла Моль сидел в углу и, несмотря на приход посетителей, даже не шевельнулся, как будто ничего не слышал.

— Добрый вечер, господин де Ла Моль, — сказал Болье.

Молодой человек медленно поднял голову.

— Добрый вечер, месье, — ответил он.

— Я должен вас обыскать, — продолжал комендант.

— Не нужно, — ответил Ла Моль, — я вам отдам все, что у меня есть.

— А что у вас есть?

— Около трехсот экю, вот эти драгоценности и кольца.

Л а Моль вывернул карманы, снял кольца и оторвал со шляпы пряжку.

— Больше ничего нет?

— Ничего, насколько мне известно.

— А что это на шелковой ленточке висит у вас на шее? — спросил Болье.

— Это не драгоценность, это образок.

— Дайте.

— Вы отберете даже это?

— Мне приказано не оставлять вам ничего, кроме одежды, а образок — не одежда.

Л а Моль чуть не набросился на тюремщиков, и гневный порыв человека, отличавшегося своею благородной, тихой скорбью, показался страшным даже этим людям, привыкшим к бурным проявлениям чувств.

Но Ла Моль тотчас взял себя в руки.

— Хорошо, — сказал он, — я сейчас покажу вам эту вещь.

Сделав вид, что поворачивается к свету, он отвернулся, вытащил мнимый образок, представлявший собой не что иное, как медальон, где был вставлен чей-то портрет, вынул портрет из медальона, несколько раз поцеловал, затем как бы нечаянно уронил его на пол и, ударив по нему изо всех сил каблуком, разбил на мельчайшие кусочки.

— Месье!.. — воскликнул комендант.

Он нагнулся и посмотрел, не осталось ли в целости чего-нибудь от неизвестного предмета, который собирался утаить от него Ла Моль, но миниатюра была разбита вдребезги.

— Королю нужна драгоценная оправа, — сказал Ла Моль, — но у него нет никаких прав на портрет, который был в нее вставлен. Вот вам медальон, можете его взять.

— Месье, я пожалуюсь на вас королю.

И, не сказав ни слова на прощанье, комендант вышел в таком раздражении, что оставил тюремщика одного запирать двери.

Тюремщик пошел было к выходу, но, увидав, что Болье сходит с лестницы, вернулся и сказал Л а Молю:

— Как хорошо я сделал, месье, что сразу же предложил вам дать мне сто экю за то, что устрою вам разговор с вашим товарищем, иначе комендант забрал бы их вместе с этими тремястами, а уж тогда бы совесть мне не позволила сделать что-нибудь для вас; но вы заплатили мне вперед, и я вам обещал свидание с вашим другом… Идемте… у честного человека слово крепко. Только по возможности, и ради себя и ради меня, не говорите о политике.