Собрание сочинений в 50 томах. Том 4. Королева Марго

— Немыслимо! — сказал Карл с визгливым смехом. — Жаль, что здесь нет Рене, а то бы он рассказал тебе целую историю.

— Рене?

— Да. Он рассказал бы, например, как одна женщина, которой он ни в чем не смеет отказать, попросила у него охотничью книгу из его библиотеки; как каждую страницу этой книги пропитала сильным ядом; как этот яд, предназначенный не знаю для кого, проник, игрою случая или Божьим попущеньем, в другого, а не в того, кому предназначался… Но Рене здесь нет, а если хочешь взглянуть на эту книгу, то она там, в моей оружейной; на ее страницах осталось столько яду, что хватит уморить еще двадцать человек, а надпись, сделанная рукою флорентийца, скажет тебе, что книга дана им лично соотечественнице.

— Тише, Шарль, тише! — сказала Маргарита.

— Теперь ты сама видишь, как важно, чтобы все думали, будто я умираю от колдовства.

— Но это же несправедливо, это ужасно! Пощадите! Пощадите! Вы же знаете, что он невинен!

— Да, знаю, но надо, чтобы он был виновен. Переживи смерть своего возлюбленного: это ничто в сравнении с честью французского королевского дома. Ведь я переживаю свой конец безмолвно, чтобы со мной умерла и тайна.

Маргарита поникла головой, поняв, что от короля нельзя ждать спасения Ла Моля, и вышла вся в слезах, не возлагая больше надежды ни на кого, кроме самой себя.

Как и предвидел Карл, Екатерина не теряла ни минуты; она сейчас же написала главному королевскому прокурору Лагелю письмо, которое, сохранившись в летописях истории дословно, бросает кровавый свет на все это дело:

"Господин прокурор, сегодня вечером мне сказали, что Ла Моль совершил святотатство. В его городской квартире найдено много предосудительных бумаг и книг. Прошу Вас вызвать председателя суда и как можно скорее приступить к следствию по делу о восковой фигурке, пронзенной в сердце, — деяние, направленное им против короля.

Екатерина".

VI НЕЗРИМЫЕ ЩИТЫ

На другой же день после письма Екатерины комендант Венсенского замка вошел к Коконнасу в самом внушительном окружении, состоявшем из двух алебардщиков и четырех личностей в черном.

Заключенному предложили сойти в залу, где его ждали прокурор Лагель и двое судей, чтобы произвести допрос на основании распоряжений, данных Екатериной.

За неделю, проведенную в тюрьме, пьемонтец многое обдумал; каждый день он ненадолго виделся с Л а Молем благодаря усердию их тюремщика, который, ничего не говоря, делал им этот неожиданный подарок, — по всей вероятности, не только ради человеколюбия; но, кроме этих встрече Ла Молем, когда они согласовали свое поведение на суде, решив отрицать все, Коконнас убедил себя, что при известной ловкости дело его примет хороший оборот; обвинения против них были не более серьезны, чем обвинения против других. Генрих и Маргарита не сделали никакой попытки к бегству, — следовательно, ни Ла Моля, ни его нельзя было изобличить в таком деле, где главные виновники его остались на свободе. Коконнас не знал, что король Наваррский находился в том же замке, а любезность их тюремщика внушила ему мысль, что над его головой простерлись какие-то защитные покровы, и он назвал их "незримыми щитами".

До сих пор все допросы касались намерений короля Наваррского, планов бегства и участия в этом бегстве обоих друзей. На все подобные вопросы Коконнас отвечал более чем туманно и очень ловко. Он и на этот раз готовился ответить в том же духе, заранее продумав свои ответы, но сразу увидал, что допрос перенесен в другую область. Разговор шел о том, один или несколько раз они были у Рене, одну или несколько фигурок заказывал Ла Моль.

Коконнас, готовивший себя к другому, решил, что обвинение становится значительно слабее, поскольку речь шла уже не об измене королю, а о том, кто делал статуэтку королевы, да и статуэтку-то вышиной каких-нибудь шесть дюймов. Поэтому он очень весело ответил, что и он, и его друг уже давно перестали играть в куклы, и с удовольствием заметил, что его ответы несколько раз возбуждали в судьях смех. Тогда еще не было сказано стихами: "Я засмеялся и стал безоружен"; но в прозе это говорилось часто. Поэтому Коконнас вообразил, что, заставив судей смеяться, он уже наполовину их обезоружил.

После допроса пьемонтец поднялся к себе в камеру, распевая и производя как можно больше шуму — нарочно для того, чтобы Ла Моль вывел из этого благоприятное заключение о ходе следствия.

Ла Моля тоже отвели вниз. Подобно своему другу, и он изумился тому, что обвинение сошло с прежнего пути и повернуло совсем в другую сторону. Его спросили о посещениях лавки Рене. Ла Моль ответил, что был там один раз. Его спросили, не тогда ли он заказал восковую статуэтку. Он ответил, что Рене показал ему уже готовую фигурку. Его спросили, не изображает ли эта фигурка мужчину. Он ответил, что это женская фигура. Его спросили, не имело ли колдовство целью причинить смерть данному лицу. Он ответил, что хотел вызвать к себе любовь изображенной женщины.