Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

— С Олд-Стин, — сказала мне тетушка. — Старая добрая лавка. Такого имбирного печенья нигде нет.

— Они сделали нынче там игорное бюро, — сказала Хэтти. — Плутон, милочка? Не был ли он Плутон?

— Нет, не Плутон, это я точно знаю. Мне кажется, имя на букву «Т».

— На «Т» ничего классического в голову не приходит.

— Это имя было дано не просто так — оно было с чем-то связано.

— Безусловно.

— С чем-то историческим.

— Скорее всего.

— А ты помнишь собак? Они там тоже на фотографии.

— Ведь это они навели Каррана на мысль…

— Преп, — снова повторила тетушка, и они дружно рассмеялись общим воспоминаниям.

Мне вдруг стало тоскливо от своей несопричастности, и я взял еще одно печенье.

— Мальчик, оказывается, сластена, — заметила Хэтти.

— Подумать только, эта лавчонка на Олд-Стин пережила две войны.

— Мы тоже, — сказала Хэтти. — Но нас не превратили при этом в игорное бюро.

— Нас сокрушить может только атомная бомба, — сказала тетушка.

Я решил, что мне пора принять участие в разговоре.

— Ситуация на Ближнем Востоке очень тревожная, — сказал я, — судя по тому, что сегодня пишет «Гардиан».

— Кто их разберет, — ответила Хэтти, и обе они с тетушкой погрузились в свои думы. Тетушка достала из чашки чаинку, положила ее сверху на руку и прихлопнула другой рукой. Чаинка прилепилась к вене, окруженной просом, как называла старческие пятнышки моя мать.

— Пристал, никак не избавиться. Одна надежда, что он высокий и интересный мужчина.

— Это не новый знакомый, — поправила ее Хэтти. — Это воспоминание о ком-то ушедшем, но таком, которого ты все еще забыть не можешь.

— Живой или мертвый?

— Может быть и то, и другое. Зависит от того, насколько крепкая чаинка.

— Если он жив, тогда это может быть бедняжечка Вордсворт.

— Вордсворт умер, дорогая, притом много лет назад.

— Это не тот Вордсворт. Мой Вордсворт крепкий, как дерево. Я все думаю, кто бы это мог быть из покойников?

— Может, бедняжечка Карран?

— Он не идет у меня из головы с той минуты, как я приехала в Брайтон.

— Ты не будешь возражать, дорогая, если я сделаю чашечку настоящего профессионального чая тебе и твоему другу?

— Племяннику, — на сей раз тетушка поправила ее. — Да, это будет забавно.

— Я поставлю еще чайник. Чаинки должны быть свежие. Для профессиональных целей я беру «Лапсан сучон», а обычно пью цейлонский — «Лапсан» дает большие чаинки, по ним хорошо гадать.

Когда она вернулась, сполоснув заварной чайник и наши чашки, тетушка сказала:

— Хэтти, позволь мне расплатиться.

— Даже слышать об этом не хочу после всего, что было пройдено вместе с тобой.

— И с препом, — сказала тетушка, и они вновь захихикали.

Хэтти заварила чай крутым кипятком.

— Я не даю чаю перестояться, листья гораздо лучше говорят, когда они свежие, — сказала Хэтти. Она наполнила наши чашки. — Ну а теперь, дорогая, слей чай в эту миску.

— Вспомнила! — воскликнула тетушка. — Ганнибал.

— Какой Ганнибал?

— Слон, который наступил на ногу Каррану.

— Кажется, ты права, дорогая.

— Я глядела на чаинки, и вдруг меня осенило.

— Я не раз замечала это свойство чайного листа — возвращать прошлое. Смотришь на листья, и к тебе возвращается твое прошлое.

— Ганнибала, думаю, уже тоже нет в живых?

— Как знать, дорогая, слоны долго живут, — сказала Хэтти. Она взяла тетушкину чашку и принялась внимательно изучать ее содержимое. — Любопытно, очень любопытно, — пробормотала она.

— Хорошее или плохое? — спросила тетушка.

— Всего понемножку.

— Тогда расскажи про хорошее.

— Тебе предстоит много путешествовать вместе с каким-то человеком. Ты поедешь за океан. И тебя ждет масса приключений.

— С мужчинами?

— Этого, дорогая, листья, к сожалению, не говорят, но, зная тебя, я бы не удивилась. Не раз твоей жизни и свободе будет грозить опасность.

— Но удастся ее избежать?

— Вижу нож, а может, это шприц.

— Или нечто похожее? Ты, конечно, понимаешь, Хэтти, о чем я говорю?

— В твоей жизни есть тайна.

— Это не новость.

— Много суеты, какие-то перемещения, поездки туда-сюда. Не могу обрадовать тебя, Августа, в конце жизни не вижу покоя. Какой-то крест. Может, ты ударишься в религию. А может, речь идет о каких-то плутнях?

— Я всегда интересовалась религией, — заявила тетушка, — еще со времен Каррана.

— Конечно, это может быть и птица, скажем, стервятник. Держись подальше от пустынь. — Хэтти тяжело вздохнула. — Теперь мне все это не так легко дается, как прежде. Я ужасно устаю от незнакомых людей.

— И все-таки, дорогая, хотя бы взгляни на чашку Генри, прошу тебя, взгляни лишь разок.

Хэтти вылила мой чай и стала смотреть на дно чашки.

— С мужчинами сложнее, — сказала она. — У них так много занятий, каких женщинам и не понять, и это мешает толкованию. У меня как-то был клиент, который сказал, что он кромкострогальщик. Я так и не знаю, что это значит. Вы случайно не гробовщик?

— Нет.

— Тут какой-то предмет, напоминающий урну. Взгляните сами. Слева от ручки. Это совсем недавнее прошлое.

— Это, может быть, и есть урна, — сказал я, поглядев в чашку.

— Вам тоже предстоит много путешествий.

— Это не очень правдоподобно. Я всю жизнь был скорее домоседом. Для меня поездка в Брайтон — целое приключение.