Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

Прошло еще два дня, прежде чем у меня состоялся разговор с Марселем, но за это время я успел побеседовать с директором банка. Последние два сезона выдались в Порт-о-Пренсе хорошие. Я изложил свои планы относительно отеля, и директор, европеец, не стал чинить мне препятствия. Единственное, на чем он стоял твердо, — это на сроке возврата ссуды.

— Вы даете мне три года?

— Да.

— Почему?

— Да, знаете ли, за это время у нас должны состояться выборы.

Со дня похорон я Марселя почти не видел. Бармен Жозеф приходил за распоряжениями ко мне, повар и садовник приходили ко мне. Марсель отрекся без борьбы, но, сталкиваясь с ним на лестнице, я замечал, что от него разит ромом, и поэтому у меня в номере был припасен стаканчик к тому дню, когда наш разговор наконец состоится. Он слушал меня без единого слова и принял все мои условия безропотно. Те деньги, что я предложил ему, составляли большую сумму по гаитянским масштабам, и я платил не гурдами, а долларами, хотя мой выкуп равнялся половине номинальной стоимости его паев. Ради вящего психологического эффекта эти деньги были приготовлены у меня сотенными бумажками.

— Проверьте, — сказал я ему, но он сунул их в карман не считая. — А теперь, — сказал я, — если вы поставите свою подпись вот здесь… — И он расписался, не глядя, под чем расписывается. Все оказалось проще простого. Никаких сцен. — Ваша комната мне понадобится, — сказал я. — С завтрашнего дня.

Может быть, я обошелся с ним слишком круто? Отчасти меня сковывало чувство неловкости, что приходится иметь дело с любовником матери, и ему, вероятно, тоже было неловко общаться с ее сыном — человеком значительно старше его. Перед тем как уйти, он заговорил о ней.

— Я притворился, будто не слышу звонка, — сказал он, — но она все звонила, звонила. Тогда я подумал, вдруг ей что-нибудь нужно.

— А нужны оказались вы сами?

Он сказал:

— Мне стыдно.

Не мог же я обсуждать с ним могучую силу вожделений моей матери. Я сказал:

— Не забудьте допить ром.

Он выпил все до дна. Он сказал:

— Когда она сердилась или когда любила меня, она говорила: «Ах ты, зверь, большой черный зверь!» Таким я себя и чувствую — большим черным зверем.

Марсель вышел из комнаты с оттопыренным на правой ягодице карманом, где лежала пачка стодолларовых бумажек, а часом позже я видел, как он идет по дорожке, неся в руке старенький картонный чемодан. Ярко-красная пижама с вензелем «МИ» осталась, брошенная, в его комнате.

Неделю после этого он никак не давал о себе знать. С «Трианоном» оказалось очень много хлопот. Единственный в отеле, от кого действительно был толк, — это Жозеф (потом он у меня прославился своим ромовым пуншем); что же до повара, мне оставалось только предполагать, что, привыкнув дома к плохому столу, наши гости считают здешнюю стряпню неотъемлемой частью жизни. Он подавал им пережаренные бифштексы и мороженое. Мне самому приходилось жить почти на одних грейпфрутах, потому что их было не так-то легко испортить. Сезон подходил к концу, и я мечтал, что, как только последний гость уедет, повар получит у меня расчет. Правда, где найти ему замену, я понятия не имел — подыскать в Порт-о-Пренсе хорошего повара было дело не простое.

Как-то вечером я вдруг почувствовал сильную потребность забыть о своем отеле и отправился в казино. В те времена, до прихода к власти доктора Дювалье, туристов в Порт-о-Пренсе хватало, и три рулетных стола не бездействовали. Снизу, из ночного клуба, туда доносилась музыка, случалось, что дамы в вечерних туалетах, уставшие от танцев, приводили к рулетке своих партнеров. По-моему, нет в мире женщин красивее гаитянок, и там встречались такие лица и такие фигуры, которые принесли бы целое состояние их обладательницам в любой западной столице. И как всегда, лишь только я попадал в казино, мне казалось, что тут может случиться все, что угодно. «Девственность теряют только раз», я же потерял свою в тот зимний день в Монте-Карло.

Я играл уже несколько минут и вдруг увидел, что за тем же столом сидит Марсель. Можно было пересесть за другой, но мне как раз повезло — вышло en plein [24]. У меня есть примета, что за один вечер удача бывает только за одним столом, и в тот вечер я, видимо, напал на этот счастливый стол, так как за первые же двадцать минут выиграл сто пятьдесят долларов. Я поймал взгляд молодой европейской женщины, сидевшей напротив. Она улыбнулась мне и стала повторять мои ставки, сказав что-то своему спутнику — толстяку с огромной сигарой, который снабжал ее фишками, а сам не играл. Но стол, принесший мне такую удачу, оказался несчастливым для Марселя. Нам случалось ставить в один и тот же квадрат, и тогда я проигрывал. Я стал выжидать, пока он не сделает ставки, и только потом вступал в игру; женщина, разгадавшая эту хитрость, последовала моему примеру. Мы с ней словно танцевали шаг в шаг, не касаясь друг друга, как в малайском рон-рон. Мне это нравилось, потому что она была хорошенькая и потому что я вспомнил Монте-Карло. Что же касается толстяка, с ним разберемся позднее. Может быть, он тоже имеет отношение к Индокитайскому банку.