— Но я по вас скучал не меньше, чем жена. Наши скромные дружеские ужины…
Все время, пока Маргарита была его любовницей, Пларр гадал: чего в тоне ее мужа больше — грубоватой шутливости или насмешки. Маргарита утверждала, будто муж ее бешено ревнив: ее гордость была бы уязвлена, если бы на самом деле он был к ней равнодушен. Может, он и не был к ней равнодушен, ведь она все же была одной из его женщин, хотя их у него было немало. Доктор Пларр как-то раз встретил его в заведении матушки Санчес, где он угощал сразу четырех девушек. Девушки, в нарушение местных правил, пили шампанское, хорошее французское шампанское, которое он, как видно, принес с собой. Но на Густаво Эскобара не распространялись никакие правила. Доктор Пларр иногда задавал себе вопрос: не был ли Эскобар одним из клиентов Клары? Какую комедию разыгрывала она перед ним? Уж не смирение ли?
— А чем вы развлекались в Буэнос-Айресе, дорогой Эдуардо?
— Был в посольстве, — крикнул ему в ответ доктор Пларр, — и навещал мать. А вы?
— Жена ходила по магазинам. А я пообедал в отеле «Харлингэм».
Он продолжал щупать плечо доктора Пларра, словно размышляя, не купить ли его для улучшения породы (у него было большое поместье на берегу Параны со стороны Чако).
— Густаво снова покидает меня на целую неделю, — сказала Маргарита, — а перед тем как покинуть, всегда разрешает делать покупки.
Доктору Пларру хотелось перевести разговор на своего преемника Гаспара Вальехо, которого должны были больше интересовать сообщенные ею сведения. Доктору было бы спокойнее на душе, если бы он узнал, что Вальехо все еще друг дома.
— А почему бы вам, Эдуардо, не приехать ко мне в поместье? Я бы вам там устроил неплохую охоту.
— Врач привязан к своим больным, — отговорился доктор Пларр.
Самолет нырнул в воздушную яму, и Эскобару пришлось ухватиться за кресло Пларра.
— Осторожнее, милый. Смотри, еще что-нибудь себе повредишь. Лучше сядь.
Может быть, Эскобара рассердил безразличный тон, каким жена выразила свою озабоченность. А может быть, он принял ее предостережение как попытку бросить тень на его machismo. Он произнес с уже откровенной насмешкой:
— Насколько я знаю, сейчас вы привязаны к очень дорогой вам пациентке?
— Мне одинаково дороги все мои пациентки.
— Я слышал, что сеньора Фортнум ожидает ребенка?
— Да. И как вы, наверное, знаете, сеньора Вега тоже, но она не доверяет мне как акушеру. Она пользуется услугами доктора Беневенто.
— Скрытный же вы человек, Эдуардо, — сказал Эскобар.
Он неловко пробрался мимо жены на место у окна и сел. Стоило ему закрыть глаза, и он, казалось, заснул, выпрямившись в кресле. Так, вероятно, выглядел один из его предков, когда спал верхом, пересекая Анды; он мягко покачивался вместе с самолетом, пролетавшим сквозь снежные скопления облаков.
— Что он этим хотел сказать, Эдуардо? — шепотом спросила его жена.
— Почем я знаю?
Насколько он помнил, у Эскобара был крепкий сон. Как-то раз, в самом начале их связи, Маргарита сказала:
— Его ничто не разбудит, разве что мы замолчим. Поэтому продолжай говорить.
— О чем? — спросил он.
— О чем хочешь. Почему бы тебе не рассказать, как ты меня любишь?
Они сидели вдвоем на кушетке, а муж спал в кресле, повернувшись к ним спиной, в другом конце комнаты. Доктору Пларру не было видно, закрыты у него глаза или нет. Он осторожно сказал:
— Я тебя хочу.
— Да?
— Я тебя хочу.
— Не говори так отрывисто, — сказала она и потянулась к Пларру. — Ему надо слышать размеренные звуки тихой речи.
Трудно произносить монолог, когда тебя ласкает женщина. Доктор Пларр в растерянности стал рассказывать сказку о трех медведях, начав ее с середины, и с тревогой наблюдал за могучей, скульптурной головой над спинкой кресла.
— И тогда третий медведь сказал грубым голосом: «А кто съел мою кашу?»
Сеньора Эскобар сидела верхом у него на коленях, как ребенок на деревянной лошадке.
— Тогда все три медведя пошли наверх, и медвежонок спросил: «А кто спал в моей кроватке?» — Он стиснул плечи сеньоры Эскобар, потерял нить рассказа и продолжал первой пришедшей ему в голову фразой: — По кочкам, по кочкам, бух…
Когда они снова сели рядом на кушетку, сеньора Эскобар — он еще не привык тогда звать ее Маргаритой — сказала:
— Вы что-то сказали по-английски. Что?
— Я сказал, что страстно вас хочу, — благоразумно схитрил доктор Пларр. Это отец качал его на коленях, мать не знала никаких игр. Может, испанские дети вообще не играют, во всяком случае в детские игры?
— На что Густаво намекал, говоря о сеньоре Фортнум? — снова спросила Маргарита, вернув его в сегодняшний день и в самолет, который ветер мотал над Параной.
— Понятия не имею.
— Я была бы ужасно разочарована, Эдуардо, если бы у вас оказалось что-то общее с этой маленькой putain. Я ведь до сих пор к вам очень привязана.
— Извините, Маргарита, мне надо поговорить с полковником Пересом.