Собрание сочинений в 8 томах. Книги 1-8

— Очень просто. Эта будущая планетная систему приблизительно в сто сорок миллиардов раз меньше солнечной системы. По моим расчетам, диаметр будущего солнца этой системы будет равен сантиметру, диаметр крайней орбиты будет около тридцати двух метров, а диаметр такой планеты, как Земля, будет меньше одной десятой миллиметра. Кроме того, я искусственно ускорил процесс развития. По предварительному вычислению, на образование планет потребуется около двух тысяч часов, от появления первого организма до говорящего человека — семьсот часов, а тот период, который прожило наше человечество, пройдет в этом мире в сорок секунд. Такое соотношение времени в соответственно увеличенном масштабе существовало в нашей солнечной системе. Условно для Земли эти цифры таковы: если принять за двадцать четыре часа период от появления первого беспозвоночного существа, то от позвоночного до человека протекло семьдесят часов, а вся история говорящего человека до настоящего времени уложится в четыре секунды. Вся история человечества с того момента, когда человек начал говорить, и до настоящего времени занимает лишь одну шестидесятитрехтысячную часть периода, потребовавшегося первичному организму, чтобы превратиться в современного человека.

— Неужели вы предполагаете, что и здесь, в этом мире, на микроскопических планетах появится человечество?

— А почему бы и нет? От появления до гибели планетной системы это человечество будет жить всего несколько наших минут. Но для них наши минуты будут равняться миллионам лет. В эти пять-шесть минут будут сменяться поколения, создаваться и гибнуть государства, войны и революции будут потрясать «мир», люди — рождаться, страдать, думать о бесконечности, считать себя «венцом творения» и умирать... Быть может, здесь родятся великие астрономы, которые будут изучать вселенную. Но стенки стеклянного шара им будут недоступны по своей неизмеримой отдаленности, о них они не узнают никогда... Возможность существования такого микрокосма допускал наш русский поэт Валерий Брюсов. Правда, он писал о мире электронов. Он говорил:

Их меры малы, но все та же

Их бесконечность, как и здесь;

Там скорбь и страсть, как здесь, и даже

Там та же мировая спесь.

Их мудрецы, свой мир бескрайный

Поставив центром бытия,

Спешат проникнуть в искры тайны

И умствуют, как ныне я;

А в миг, когда из разрушенья

Творятся токи новых сил,

Кричат в мечтах самовнушенья,

Что бог свой светоч погасил.

Профессор Вагнер перевел это стихотворение на немецкий язык и выразил сожаление, что не может передать красоты чеканного стиха поэта.

— Изумительно! — воскликнул Брауде и полушутя задал вопрос: — А вдруг и наша вселенная заключена в такой же стеклянный шар и является только лабораторным опытом какого-нибудь космического профессора Вагнера?

— Не думаю! — серьезно ответил Вагнер. — Хотя подобие шара, может быть, и существует. Ведь Эйнштейн доказывает кривизну «бесконечного» мирового пространства. Во всяком случае, если бы такой сверх-Вагнер и был, он не божество, как не бог и я: я не «творю» миры, а только пользуюсь вечными мировыми силами, которые прекрасно обходятся без творца.

— А скажите, профессор, мы не сможем увидеть это микроскопическое человечество, наблюдать его историю?

— Боюсь, что нет. Микроскопичность этого мира, необычайная быстрота его времени делают недоступным для нас наблюдение, как если бы этот мир был отдален от нас миллионами километров. Здесь миллионы лет протекают в минуту. Это превосходит наши земные восприятия. Но я пытаюсь проникнуть и в эту тайну. Я предполагаю устроить особый телемикроскоп и снимать при помощи особого кинематографа, делающего тысячи снимков в секунду; затем увеличивать снимки на экране и показывать их в замедленном темпе. Но и при такой быстроте съемок каждый из отдельных снимков, вероятно, зафиксирует моменты, отделенные столетиями их времени.

— А если бы удалось замедлить движение их планет?

— Этим самым мы сразу удлинили бы их жизнь, хотя они едва ли заметили бы это, так как одновре: менно замедлились бы все процессы их органической и психической жизни. И тогда мы могли бы войти с ними в сношение хотя бы при помощи радио. Едва ли нам удалось бы создать приемники такой чувствительности, чтобы они реагировали на самые «мощные» передающие станции этого микроскопического мира! Но в конце концов нет ничего невозможного!

— Смотрите! Смотрите! — воскликнул Шмидт. — Центральное ядро все уплотняется и светит сильнее, а от туманности отделяется сгусток!

— Не так скоро! Просто вы привыкли к темноте комнаты; а «сгусток» — одна из будущих планет — образовался уже несколько дней тому назад, но вы увидали его только сейчас, когда туманность повернулась к вам.

— Однако мне пора, работа ждет меня! — И профессор Вагнер ушел в кабинет.

А Брауде и Шмидт как зачарованные смотрели на стеклянный шар, где медленно вращалась голубоватая туманность нового мира, созданного человеком.

III. «ВОЛШЕБНАЯ КОРОБОЧКА»